— … а — когда вы станете взрослыми, — повторила тетя Лина и крепко вытянула девчонок по спинам плеткой, — вы вспомните эти слова и скажете: «Как хорошо, что в детстве у нас была такая наставница, которая учила нас добру и истине!»
И так пошло изо дня в день, и можно было бы умереть от скуки, если бы только не книги и не Том Тат.
Книги лежали в шкафу, в комнате матери.
Дверь шкафа скрипела. На резных завитушках слежалась плотная, похожая на серую краску пыль.
За дверью жил сладковатый запах духов и висели платья матери. Много платьев: длинное из тусклого черного бархата с воротником из желтоватой блонды, длинное в голубую и белую полоску с высоким воротником и широким синим поясом, плетенным восьмерками; длинное темно-серое с тысячью шариков-пуговиц на груди и на подоле. И еще какое-то длинное, зеленоватое…
Какой она была — мама? Как миссис Тат — полная, краснолицая, в переднике, от которого пахло мыльной пеной? Или как мисс Фентон, местная модница, с розовым длинным лицом и прозрачными серыми глазами?
Отец никогда не говорил о матери.
Тетя Лина рассказывала, что у мамы были темно-каштановые волосы, и что по-французски она говорила так же хорошо, как и по-английски.
Сам Билл помнил только, что у матери был тихий голос.
Билл пробирался в комнату матери и рылся в шкафу. В ящиках под пузырьками из-под лекарств, старыми письмами и выцветшими шелковыми лентами он отыскал тонкую, как паутина, подвенечную фату и букетик матерчатых цветов на проволочках.
Из корсетов он выдергивал пластинки китового уса. Со старой батистовой шляпы обломал страусовый плюмаж — он мог пригодиться для игры в индейцев.
Но главное он отыскал позднее, когда ему исполнилось одиннадцать лет.
Под платьями, в самом низу шкафа лежали книги. Здесь тугие черные переплеты сдерживали призрачные мысли сестер Бронте. Листок от календаря торчал из толщи «Кинельм-Чиллингли» Булвер-Литтона. Кожаный Смоллетт лежал на «Домоустройстве» миссис Битом. У стерновского «Тристрама Шенди» переплет был похож цветом на плохо обожженный кирпич. Молодой травкой зеленел Байрон. И гранитной плитой лежал том повестей Томаса Квинси.
Билл перелистывал книги. Он заметил вскоре, что на самой хорошей бумаге напечатаны самые скучные вещи. Что вид Смоллетта обманчив, ибо за строгой библейской обложкой шумело море и корабли разворачивали паруса. Что больше всего картинок было в «Квентине Дорварде» Вальтера Скотта: чуть ли не на каждой странице всадники с поднятыми мечами, лучники в разрезных кафтанах и схватки у замковых стен. «Квентина» он унес в свою комнату и прочитал за четыре дня.
Джо Кровавая Рука, Большой Джэк и храбрый шотландец Дорвард жили в книгах. А в соседнем доме жил веснушчатый Том Тат. И не было лучшего друга во всем Гринсборо. Том умел делать из кипариса луки, тяжелые, почти настоящие. На тетиву шли шнурки, которые Билли выдергивал из материных корсетов. Концы стрел обжигались для твердости. Однажды Том подстрелил орла.
Как-то во вторник — в школе у тети Лины вторник считался свободным днем — Билл читал после обеда.
Рыцарь и шут на крепких конях ехали по лесной тропе. Рыцарь был королем, но ушел воевать в чужую страну, а когда вернулся, то на троне уже сидел его брат и не думал уступать место без боя. Рыцарь пробирался в Лондон. И рядом с ним только верный шут.
«— Если не ошибаюсь, вон в том кустарнике нас поджидают добрые молодцы. Засаду нам устроили.
— С чего это ты взял? — спросил рыцарь.
— С того и взял, что видел, как среди зелени мелькнули шишаки. Будь они честные люди, они бы выехали на открытую тропу».
Билл перевернул страницу. Сейчас начнется. Жаль, что книге скоро конец. Совсем немного страниц осталось.
«— А ведь ей-богу, на этот раз ты прав, — ответил рыцарь, опуская забрало. И как раз вовремя, потому что в ту же секунду из кустов вылетели три стрелы, и первая из них, наверно, пронзила бы ему голову, если бы не отскочила от стального забрала».
Ух ты! Сейчас начнется!
— Скорее, Билли!
В окно застучали, и Билл увидал расплющенный о стекло нос Тома.
— Скорее, Билли! — крикнул Том. — Бизоны! Целое стадо! Там! За Черной слободой!
Через минуту мальчишки со всех ног бежали по Вестерн Маркет-стрит к старому кладбищу, за которым находился общественный выгон.
— Вот они! — крикнул Том Тат.
На выгоне, в грязи, которая никогда не просыхала, лежали и лениво переходили с места на место свиньи. Увидев мальчишек, они подняли головы и захрюкали. Посреди стада развалился в луже здоровенный черный хряк. Большие желтые клыки приподнимали края его пасти. Казалось, хряк улыбается.
— Это вожак, — прошептал Билл.
Он подобрался ближе к стаду и натянул тетиву лука. Стрела, фыркнув опереньем, ударила хряка в бок и отскочила в сторону.
Хряк с пушечным звуком вырвался из грязи. Глаза его стали фиолетовыми. В горле низко булькало. Щетина на загривке поднялась. Он нагнул голову и, скользя копытами по грязи, бросился на Билла.
— Берегись! — крикнул Том.
— Стреляй, стреляй! — закричал Билл, отбегая в сторону.
— Выстрел Тома оказался на редкость удачным. Узкая лучина свистнула, и взревевший как настоящий бизон хряк упал на колени и замотал головой.
— Есть! — крикнул Билл.
Стрела Тома торчала как раз из того места, где у хряка только что был глаз.
— Бежим! — крикнул Том. — Спасаемся! Это боров Бэка Иззарда, я знаю!
Они побежали в город с такой быстротой, как еще никогда не бегали. Хряк визжал и ревел позади, точно ему отпиливали голову.
В кукурузе они перевели дух.
— Что будет, Томми? Хряк, наверно, подохнет? Том сплюнул и посмотрел на свой лук.
Бэк Иззард поймал мальчишек под вечер и повел их на Маркет-стрит.
Дом Портсров стоял ближе, чем дом Татов. На стук Бэка дверь отворил отец Билла.
— Доктор Портер, — тихо и яростно сказал Бэк Иззард. — Они искалечили моего племенного хряка. Я растил его два года. Хряк стоит десять долларов. Заплатите наличными?
— Вы убили борова? Это правда, Вильям? — спросил Элжернон Портер.
— Нет, па, — сказал Билл, — мы только вышибли у него глаз. Но он может жить и без глаза.
— Только один глаз, сэр, честное слово! — подтвердил Том Тат.
— Сколько стоит глаз вашего хряка? — повернулся к Бэку Элжернон Портер.
Бэк задумался. Он уже жалел, что постучал в двери дома Портеров. У Портеров никогда нет денег. Мисс Лина варит и на обед и на ужин кукурузную кашу. Мясо они пробуют только по воскресным дням. С Портера не возьмешь много. Но постараться надо.
— Мистер Портер, — сказал Бэк. — Эти сорванцы с таким же успехом могли выбить глаз мне, и тогда…
— Тогда вы получили бы мой глаз, — перебил его Портер.
— Ваш глаз? — оторопел Бэк. — На кой черт мне ваш глаз?
— Разве он не стоит вашего? — спросил Элжернон.
«И зачем только я притащил мальчишек к Портерам? — подумал Бэк. — Надо было сразу постучаться к Татам. Эгберт при мне вздул бы обоих сорванцов, и дело с концом».
— Марш в комнату! — сказал отец Биллу. — А с этим щенком, — он показал на Тома, — вы, Бэк, можете делать что угодно.
— Поросячья этика, — проворчал он, запирая дверь. В темноте коридора нашарил плечо Билла, уцепился за него и отвесил сыну обжигающую пощечину.
Билл сглотнул кровь, брызнувшую из разбитой губы. Отец постоял немного, словно прислушиваясь, потом прошел в свою комнату и заперся изнутри. Таким Билл запомнил его с детства.
В городе чуть ли не у каждого жителя был свой заскок.
Мисс Бетти Колдуэлл, например, квартирантка Портеров, прогуливалась каждый вечер по Элм-стрит со своей коричневой собакой. Собаку звали Минна. Она была очень Похожа на ливерную колбасу. По воскресным дням мисс Колдуэлл частым гребнем вычесывала у Минны блох, а потом еще натирала ее какой-то вонючей мазью. Она нянчила собаку как ребенка, разговаривала с ней, давала ей всякие ласковые прозвища, готова была целовать ее слезящиеся глаза. Даже негры посмеивались и называли Бетти Колдуэлл «собачьей мисси».
Эгберт Тат каждую субботу покупал у Пэйшоу полгаллона ирландской водки. В этот день добрее Эгберта никого в Гринсборо не было. Подойди к нему на улице, поздоровайся за руку — и готово, Эгберт уже зовет тебя в гости. Чего хочешь попроси у Эгберта — все даст, кроме денег. Денег у него в субботу только и бывало что на полгаллона ирландской водки. А в будни даже на водку не хватало.