Для чего вы это сделали, Билл? — упрекнул его как—то Эль Дженнингс. — Неужели вы не поняли, что у вас в руках был такой заряд динамита, которым можно было поднять на воздух весь этот гнусный Колумбус?
Нет, полковник. То, о чем вы говорите, не по мне. У меня мурашки бегут по телу, как только я подумаю об операции с напильником. Помните его пальцы? Они как будто вышли из тисков инквизитора. Я предпочитаю отмычки. Я не люблю причинять страданий моим героям. Кроме того, фантазия автора дает возможность Дику подарить свой набор товарищу. Хотя мой Джимми и решил бросить свое ремесло, он, однако, не рассчитывает, что благому примеру последует весь остальной преступный мир. Обыкновенный раскаявшийся грешник тотчас уничтожил бы орудия своей былой профессии. Мой Джимми не таков. Он посылает отмычки в подарок своему старому товарищу. Мне лично очень нравится эта черта характера моего героя. А подкладывать куда—нибудь заряды страшной силы — это не моя специальность.
… Наступил октябрь 1899 года.
Билл наведывался в почтовую контору все реже. А если и заглядывал порой, то садился где—нибудь в уголке и молча прислушивался к разговорам Рэйдлера и Дженнингса.
— Что с вами творится, Портер? — спросил его однажды Эль. — Уж не замышляете ли вы побег?
— От самого себя не убежишь, Эльджи. Мне нужны деньги. Я надеялся, что «Черная кошка» купит мой рассказ до рождества.
— Однако существуют на свете журналы, кроме «Черной кошки».
Билл грустно усмехнулся и достал из кармана блокнот, сшитый из рецептурных бланков.
— Смотрите, Эльджи. Я посылал своего «Свистуна» в «Спутник юношества», в «Ключи», в «Трансконтинентальный ежемесячник», в «Копию» и в «Нэшнел». Отовсюду один и тот же ответ. Я стучусь в двери, но мне их не открывают.
— Кстати, для чего вам деньги, Билл?
— Полковник, как вы думаете, для чего я живу?
— Черт возьми, Билл, конечно, не ради этих блестящих кружков с женской головкой. Это я когда—то…
— Вот именно. В Питтсбурге проживает особа, которой я очень давно обещал одну вещь, но так и не выполнил своего обещания. Короче — я хочу сделать подарок этой особе. Она мечтает о кукле в розовом платье.
— Сколько вам нужно, Билл? — спросил Эль с видом банкира. — У меня тут есть кое—какая мелочь.
— Спасибо, Эльджи, друг мой. Но мне кажется, что у вас не найдется десяти долларов.
Действительно, кроме тех, кого поддерживали родные, очень немногим арестантам случалось иметь карманные деньги. Основным источником доходов Рэйдлера и Эля были не проштемпелеванные марки, попадавшиеся иногда на конвертах. Это давало пять—шесть долларов в месяц и считалось хорошим заработком.
Однажды Билл попросил взаймы несколько марок у Рэйдлера и отправил их в Питтсбург с небольшой запиской:
«Маргарэт, я посылаю тебе двадцать центов на неотложные расходы. Будь умницей и не покупай слишком много сладкого, а то тебя в солнечный день съедят пчелы и мне не придется с тобою встретиться».
Двадцать центов!
В Хьюстоне, еще до болезни Атол, Маргарэт увидела в витрине игрушечного магазина большую, с фарфоровой головкой и в пышном розовом платье, перехваченном голубой лентой, куклу.
Маргарэт не позвала Билла в лавку, не надоедала приставаниями. Она долго и серьезно разглядывала розовое видение и вдруг счастливо засмеялась:
— Папа, я назову ее Кларой. Она будет Клара, хорошо, папа?
Клара стоила семь долларов. Клара была самой дорогой игрушкой на выставке. А для «Роллинг Стоун» нужна была бумага и типографские рабочие требовали деньги вперед.
— Марджи, подожди немножко, — сказал он. — Я видел другую Клару. Еще красивее. И тоже в розовом платье. Ее приведет тебе в рождество старый Санта—Клаус в красной шапке. Он приведет ее ночью, когда ты будешь спать. И она будет стоять у твоей кровати и ожидать, когда ты проснешься.
… Подходило третье рождество.
Он думал, что редактор «Черной кошки» Умстеттер купит рассказ.
Он вспоминал тихий смех Маргарэт. Он чувствовал себя виноватым.
— Послушайте, Билл, а почему бы не попробовать у Мак-Клюра? У Рэйдлера есть несколько номеров «Мак-Клюрс мэгэзин». Его выписывает эконом. Там так и значится: «Восточный журнал коротких рассказов для мужчин». У вас ведь тоже короткий рассказ.
И «Дик Свистун» отправился в восьмое свое путешествие. На этот раз он поехал в Нью-Йорк.
В ноябре Дэрби назначил Билла секретарем эконома. После места секретаря начальника тюрьмы эта должность считалась самой почетной. Она предоставляла Биллу почти полную свободу, так как канцелярия управляющего помещалась за стенами тюрьмы в отдельном небольшом здании, выходившем окнами на берег реки Сойото.
На вещевом складе Билл отыскал свой светло—серый костюм и узконосые ботинки и в тот же день наведался в почтовую контору к друзьям.
— Джентльмены, можете мне позавидовать, — сказал он, — мой стол стоит у самого окна. Большой письменный стол с ящиками. Этот управляющий, видимо, образованная скотинка. У него приличная библиотека. В моем распоряжении все книги, которые я захочу прочесть. Я имею возможность читать и думать. Я почти счастлив. Теперь я смогу, наконец, создать что—нибудь настоящее.
И действительно, через неделю он прочитал Рэйдлеру и Дженнингсу «Туман в Сан—Антонио», а к началу декабря закончил «Сделку» и «Санаторий на ранчо». Рассказы были аккуратно переписаны от руки и пошли странствовать по редакциям.
7 декабря 1899 года Билл Рэйдлер торжественно вручил Портеру конверт из очень плотной синей бумаги.
— Таких я еще ни разу не видел, — сказал он. — Это не иначе, как приглашение сотрудничать в солидный журнал. Ваши акции повышаются, Билл.
Билл улыбнулся, попросил ножницы и, осторожно срезав узкую сторону конверта, заглянул внутрь.
— Что там? — спросил Дженнингс.
Билл засунул пальцы в конверт и вынул два листка бумаги.
— Чек, — сказал он и слегка побледнел. — Чек на сорок долларов. На предъявителя. От синдиката Мак—Клюрс. Кажется, они приняли «Свистуна».
Он развернул второй листок и прочитал:
«Дорогой сэр,
Ваш рассказ «Рождественский подарок Свистуна Дика» редакция «Мак—Клюрс мэгэзин» признала годным для публикации и напечатает его в рождественском номере журнала.
Если Вы согласитесь присылать нам все, что пишете, мы могли бы повысить ставку гонорара до 50 долларов за рассказ и регулярно публиковать Ваши вещи на страницах журнала».
— Что я говорил! — воскликнул Рэйдлер.
— Сорок долларов. Совсем неплохо, — подмигнул Эль.
— Билл, я хочу вас поздравить, — сказал Рэйдлер. — О черт, если бы у меня нормально работали ноги!
Билл шагнул к нему и крепко обнял за плечи.
— Я ревнив, Билли, учтите! — погрозил пальцем Дженнингс.
— Спасибо, друзья мои, — сказал Портер. — Жаль, что мы не сможем прокутить все эти деньги. Двадцать пять долларов я должен послать Джону Мэддоксу в Остин. Это старый долг. Десять — на подарок Маргарэт. А остальные пять… Рэйдлер, я надеюсь на ваши связи с почтовым ведомством штата. Я хочу, чтобы именно вы вручили мне этот гонорар. На рождество у нас будет индейка и вино.
Как-то вечером, беседуя с Дженнингсом в приемной комнате начальника тюрьмы, где Эль уже прочно обосновался, Билл сказал:
— Я доволен, Эль. Эти полтора года в тюрьме прошли не впустую. Я вбил заявочный кол на месте своей будущей россыпи. Там, на воле, я не хотел бы нищенствовать, а перо — единственный капитал, на который я могу рассчитывать.
— Билл, мне кажется, вы много теряете, — сказал Дженнингс. — У вас не россыпь, а рудник. В этой тюрьме сам воздух пропитан темами. Жизнь каждого арестанта — рассказ. А их в этих стенах не меньше четырех тысяч.
— Вы опять за старое, полковник? — поморщился Билл. — Хорошо. Давайте раз навсегда покончим с этим проклятым вопросом. Вам кажется, что я пропускаю бесчисленное множество тем? Вот что я отвечу. Я не имею ни малейшего желания рыться в тайнах обитателей тюрьмы. Арестант в качестве материала для литературного произведения меня нисколько не интересует. В мире и без этих моих ненаписанных рассказов достаточно грязи. Я не хочу добавлять еще. Помните, вы говорили, что я мог бы своим пером обеспечить помилование по крайней мере десятку невинно осужденных? Так вот, я считаю, что им здесь живется гораздо лучше, чем жилось бы по ту сторону этих стен. Что могут ждать в мире люди, у которых за плечами каторга? О чем вы думаете, полковник, когда ратуете за их освобождение? Неужели вы не понимаете, что там их тотчас втопчут в навоз?