— Привет, Элиза, — сказал он. — Помнишь меня?
Она пристально вгляделась в его лицо, пытаясь определить знакомые черты, пошарила в недоумении по самым темным закоулкам памяти и наконец наткнулась на ответ.
— Вы… вы не Лестер Кингс?
— Он самый, — ответил за него брат. — Ты что-то не сразу его признала.
— Ей это вполне простительно, Роланд, — сказал отец. — Ведь прошло уже, дайте-ка вспомнить… семнадцать лет с тех пор, как они виделись в последний раз. Как будто так, да, Лестер?
— Совершенно верно, мистер Леннан. Ей тогда было… э-э-э… девять лет. — Он приподнял брови. — Верно, Элиза?
— Да. А вы с Роландом были тогда для меня «стариками» в свои семнадцать!
Лестер засмеялся и пошел ей навстречу.
— Давай пожмем друг другу руки по этому поводу. — Она вложила свои пальцы в его ладонь. — Счастливое воссоединение, — провозгласил он и притянул ее к себе. — Можно? На правах старой дружбы?
Она залилась румянцем и подставила ему щеку. Лестер нахмурился, притворяясь обиженным:
— Как? Меня, кажется, собираются надуть? Подсунуть мне кое-что второго сорта?
Роланд засмеялся:
— Лестер, она же просто разыгрывает из себя твою маленькую сестренку.
— Да? В таком случае, думаю, мне остается только играть роль старшего брата и удовольствоваться этим. — Его губы прикоснулись к ее щеке.
— Она изменилась, Лестер? — поинтересовался мистер Леннан.
Лестер пробежал глазами по ее лицу, заметив, что красиво очерченные брови сошлись на переносице от смущения, полные губы искажает затаившаяся в уголках рта гримаска неудовольствия, а в глубине серо-голубых глаз скрыт намек на глубокую тоску.
— Не узнать, — ответил он. — Если бы я встретил ее на улице, прошел бы мимо.
Элиза вырвала у него свою руку. Хотя он смягчил эти слова добродушной улыбкой, она поняла, что явно не проходит по его требованиям. Ее за эти несколько секунд успели оценить и в результате поставили «неудовлетворительно».
Она заставила себя улыбнуться в ответ.
— А ты тоже изменился.
— Да? И каким образом?
— Стал лучше.
Он откинул назад голову и засмеялся вместе со всеми.
— Это значит, — сказал он, когда они перестали смеяться, — что в прошлом у меня было немало недостатков. Скажи, в чем я стал лучше? Внешне? Манеры изменились?
Она рассмотрела его, склонив голову набок.
— Да, внешне. Раньше ты носил очки.
— А, да, теперь я ношу контактные линзы. Это тебя и обмануло, правда?
— А манеры — ну, пока еще рано об этом говорить, не правда ли? Я помню, что ты часто досаждал мне раньше. Ты был таким властным. И всегда надо мной смеялся.
— Клянусь честью, ты слишком хорошо обо мне думала в старые времена! Но теперь правда постепенно всплывает наружу.
— Может, пообедаешь с нами, Лестер? — спросил мистер Леннан.
Кингс вопросительно посмотрел на Элизу.
— Пожалуйста, оставайся, Лестер, — сказала она. — Правда, у нас только холодное мясо и салат, но…
— «Только»? Да это же моя любимая еда, — пошутил он. — А ты точно не против, Элиза? — Она увидела его насмешливую улыбку и поняла, что за этим последует. И она не ошиблась. — Я думал, ты по-прежнему ненавидишь мой характер и хочешь поскорее от меня избавиться.
— Я пока что не решила. Через несколько недель посмотрим. — Она остановилась в дверях. — Или ты здесь просто проездом?
— Нет. Дедушка прислал мне сигнал «SOS». Его фирма в таком ужасном состоянии из-за плохого управления, что он попросил меня приехать и помочь ему выбраться из этого. Так что я бросил свою работу, и вот я здесь.
— Значит, ты приехал сюда надолго? — нахмурилась Элиза.
— Значит. Не надо делать разочарованное лицо, — рассмеялся он. — Все-таки мы с тобой старые друзья.
— Ты был другом Роланда, — ответила она тихо. — Мы с тобой никогда не дружили. — Прежде чем закрыть за собой дверь, она заметила, что его глаза холодно блеснули.
После обеда они расположились в гостиной перед ревущим камином, который, по утверждению мистера Леннана, был им необходим, несмотря на эффективное центральное отопление. «Быть может, я кажусь старомодным, — говаривал он, — но камин приносит в дом уют и тепло».
Тепло — вот в чем, видимо, больше всего нуждался сейчас Гарольд Леннан. После смерти жены, произошедшей пять лет назад, он окружил себя непроницаемой пеленой бесстрастности, которая, как догадывалась его дочь, скрывала под собой внутреннюю неисцелимую тоску. Его склонность к примирению с неизбежным — что бы ни послала судьба, все ладно — была, как подозревала дочь, бальзамом для его страдающей от острой боли души, от боли, причиненной страшным ударом, который нанесла ему судьба.