— И что? — У него в глазах появилось воинственное выражение.
— Получается, что она на шестнадцать лет моложе тебя.
И тут он напустился на нее:
— И что из этого? Ты что, думаешь, я не умею считать?
— Извини. Просто я удивилась, вот и все.
— Ладно, ты меня тоже прости, что я вспылил. Но правда, меня и самого иногда тревожит, что я настолько старше ее.
Элиза не могла придумать, что сказать. Совершенно ясно, что для него это было настоящей проблемой и он постоянно и безуспешно пытался осмыслить ее, так что бессмысленно было предлагать ему банальные утешения.
Лестер встал и начал беспокойно бродить по комнате. Вдруг наклонился, вынул что-то спрятанное за подушку на кресле.
— Кукла? Кажется, я ее где-то видел раньше!
— Наверняка видел — ведь это ты мне ее подарил!
— А, теперь вспомнил — я старался загладить свою вину за то, что задал тебе трепку. Мне пришлось потратить на нее все карманные деньги за шесть или семь недель. — Он поправил на кукле платье. — Она где-то потеряла руку.
— Да. Я… я так на тебя рассердилась, что оторвала ей руку в первый же день, как ее получила.
Она посмотрела на него полным раскаяния взглядом и увидела, что он шокирован и не может в это поверить.
— Так ты меня действительно ненавидела! — воскликнул он и бросил куклу на кресло, будто ему было невыносимо прикасаться к ней. Затем подошел к столу и уставился на музыкальный центр. — Значит, это и есть твой волшебный ковер-самолет, который уносит тебя от реальности в мир фантазий?
Она проигнорировала насмешку в его словах.
— Это самая современная модель. Смотри, — показала она ему, — вот это настройка, кнопка для радио, здесь встроенный микрофон, а это — показатель уровня звука при записи.
Лестер смотрел на нее, и она уловила странное выражение в его взгляде. Она отвернулась, смутившись, не зная того, что ее энтузиазм вызвал на ее щеках привлекательный румянец и сделал глаза непривычно яркими.
— Давай, — потребовал он, — расскажи-ка мне побольше. — Он взял в руки наушники. — Почему ты слушаешь в наушниках, если у тебя есть два превосходных усилителя?
— Ну во-первых, из-за папы, он много работает дома и не выносит шума… А во-вторых… — Она запнулась. Как ему объяснить, чтобы не слишком выдать себя?
Лестер, казалось, почувствовал, что в ней происходит борьба, и терпеливо ждал. И Элиза сказала, надеясь, что он не станет смеяться над ней, как в детстве:
— А во-вторых, потому, что это так замечательно — слушать музыку в наушниках. — Она осеклась.
— Продолжай, — попросил ее Лестер. — Расскажи, в чем тут дело.
Подбодренная его явным интересом, она заговорила, правда, с трудом, как человек, который был заперт много месяцев в одиночестве и теперь постепенно привыкает общаться с другим человеческим существом.
— Это… это охватывает все тело. Ты закрываешь глаза и… реальный мир исчезает. Возникает ощущение чистой радости. — Она украдкой бросила на него взгляд и увидела, что его лицо совершенно серьезно. Он не смеялся над ней, поэтому она набралась мужества и продолжала: — Это трудно объяснить. Кажется, что это твоя личная музыка и она становится частью тебя. Ты чувствуешь взаимодействие между своей душой и музыкой и находишься в полном безбрежном единении с ней. — Она снова замолчала.
— Я тебя понимаю, продолжай. — Он сказал это так тихо, что она почти не расслышала его.
— И хочется слушать музыку в одиночестве. Одиночество в данном случае очень важно, потому что, если в комнате есть еще кто-то, удовольствие пропадает. Я всегда боюсь, что меня прервут.
Лестер кивнул, как будто бы все понял.
— Наверное, это немножко похоже на наркотик, — задумчиво произнес он. — Чувствуешь себя опьяненным или успокоенным, в зависимости от того, что слушаешь. А когда музыка кончается и ты выныриваешь из этого состояния, это все равно что вернуться к реальности из сна.
Она кивнула, удивившись, как хорошо он ее понимает. Его тон слегка переменился.
— Но это тоже верх эгоизма. Весь остальной мир может катиться к черту, потому что ты думаешь только о себе. Ты гедонистка до мозга костей, не так ли?
Элиза нахмурилась, не зная, что и думать. Он словно держал перед ней зеркало, и ей не нравилось то, что она в нем видела. Она подала ему наушники.
— Почему бы тебе не послушать самому, чтобы понять, о чем я говорила?
— Я не одиночка, как ты. Я существо общественное. Мне нравятся те, кто меня окружает — мужчины, — он усмехнулся, — и женщины.
Он заметно разрядил обстановку, и, как Элиза догадывалась, намеренно. Посмотрев на наушники, он вдруг согласился: