Он медленно подошел к ней.
— Достаточно! Давай-ка проясним одну вещь. Тебе не светит оказаться на ее месте. Ни одна женщина больше не будет допущена ко мне так близко. А ты в особенности.
Она не могла поднять на него глаза, чтобы он увидел, сколько в них страдания.
— Ты получаешь настоящее удовольствие, делая людям больно, — промямлила она, весь ее пыл уже иссяк. — Особенно мне.
— А что, по-твоему, еще я должен делать с женщиной, которая не пропустит ни одного дня, чтобы не напомнить мне, как она меня ненавидит? Броситься ей на шею и признаваться в любви?
«Ненавидит? — подумала она. — Если бы ты только знал, Лестер, если бы ты только знал...»
— Позволь кое-что тебе сказать, Элиза. Чувства у меня есть, и сердце тоже на месте, во всяком случае то, что от него осталось после моей бывшей невесты. Думаешь, мне самому нравится стоять там и смотреть, как падают деревья? Думаешь, у меня не осталось никаких воспоминаний, и, когда они валятся одно за другим, у меня не возникает ощущения, что часть меня уходит навсегда?
— Но, Лестер, — прошептала она, — почему же тогда?.. — Потом она вспомнила. — Вчера днем это не тебя я видела в лесу, в тумане?..
Он посмотрел вниз, задирая кусочек ковра мыском ботинка.
— Да. Я тебя тоже там видел. Не стал с тобой говорить. Хотелось побыть одному, и мне показалось, что ты была настроена так же.
— Тогда, Лестер... — взмолилась она. Надежда затопила ее. — Если ты тоже так к этому относишься, почему ты не можешь остановить...
— Об этом не может быть и речи. — Он выпрямился. — Земля принадлежит деду. Мой дед постановил, что там должны быть построены дома. Я работаю у него и должен выполнять его указания. И вообще... — Голос его изменился, стал отдаленным и сдержанным. — Посмотри правде в глаза: если бы мы, Кингсы, не стали там строить, то кто-нибудь другой пришел бы и сделал то же самое. Это место было обречено.
— Но, Лестер, ради прошлого...
— Прости. — Он вновь стал жестким. Она поняла, что проиграла. — В бизнесе нет места для сантиментов. Прошлое не вернешь, Элиза. Теперь главное — будущее. Людям нужны дома, и мы должны предоставить им кров.
Он стоял, глядя на нее сверху вниз, так близко, что она могла до него дотронуться. Но, несмотря на это, он был совершенно недосягаем.
— Ну давай, скажи, что ненавидишь меня.
Он снова решил вывести ее из себя и добился своего.
— Пожалуйста — я тебя ненавижу.
Он подошел к стулу, взял с него куклу, которую подарил ей много лет назад, и сунул ей под нос:
— Разорви ее на части. Оторви ей руки и ноги. Представь, что это я. Давай выплесни все наружу. Это сразу принесет тебе облегчение.
Она увидела его злорадную улыбку, схватила куклу, чтобы запустить в него, но он быстро выскочил в коридор и скрылся за дверью. Она все равно швырнула куклу, и та стукнулась о деревянную панель и упала на пол, разбросав в стороны руки и ноги, как ветви упавшего дерева.
Элиза пробежала через комнату, подняла куклу, сильно встряхнула ее, потом опомнилась и уставилась на потрепанную игрушку с пустым взором невидящих глаз, на ее розовое с белым клетчатое платьице... Затем отчаянным движением с любовью прижала ее к щеке.
Глава 5
Несколько следующих недель Элиза почти не видела Лестера. Она решила оставаться в комнате каждый раз, когда он приходил к Роланду, а сам он никогда не заглядывал к ней.
После его предупреждения она больше не осмеливалась ходить в лес. И каждый раз, когда она пыталась припомнить, как лес выглядел раньше, ей представлялись деревья, какими она видела их в последний раз — изуродованными, как тела жестоко замученных людей.
Как-то вечером она стояла наверху, на лестничной площадке, услышала, как Лестер что-то говорит про «строительство», и решила, что все уже закончено и лес в поместье Дауэс-Холл стал частью истории. Ее неприязнь к Лестеру возродилась с еще большей силой, как будто он сам, а не его дед был причиной всех бед.
Глубокие чувства, которые она испытывала каждый раз, когда он оказывался рядом, и искренняя ненависть за все, что он сделал, разрушив то, что так много для нее значило, порождали внутри ее такой конфликт, который, казалось, никогда не сможет разрешиться, пока их пути пересекаются. Однако при этом она знала, что, если он уедет, часть ее самой уйдет с ним навсегда. Одним только своим присутствием он непреднамеренно уничтожал все преграды, которые она так старательно возводила между собой и миром, и Элиза знала, что теперь она уже никогда не сможет снова стать той самодостаточной отшельницей, в которую позволила себе превратиться до того, как он снова вошел в ее жизнь.
Когда Филу Лолларду сообщили о вырубке деревьев, он пообещал, что Альфред Кингс еще не раз услышит об этом деле. Но Элиза знала — в душе Фил смирился с тем, что Альфред Кингс и его внук обошли его и всех тех, кто присоединился к нему в своем протесте.
Однажды утром Элиза увидела, как Клара просматривает только что привезенную партию пластинок.
— У меня прямо слюнки текут, — посетовала Клара. — Так жаль, что мне не на чем слушать музыку. Некоторые пластинки просто фантастические. Не то чтобы у меня был уж очень взыскательный вкус, но все равно... — Она вздохнула и стала расставлять диски на полках.
— Почему же ты мне не сказала? — спросила Элиза. — Я бы тебя давно уже пригласила послушать пластинки у меня дома.
— Боже мой, но у меня нет твоего пристрастия к классической музыке. Шопен, пожалуй, самая высокая ступенька, до которой я доходила в классике.
— У меня есть и более легкая музыка среди моих «тяжеловесов», как ты могла бы их назвать. — Она задумалась на минуту. — Ты сегодня занята?
— Ну занята, конечно, ничегонеделанием. — Клара нахмурилась. — Моя жизнь теперь стала пустой и бесцветной.
— Ну, тогда, — весело подбодрила ее Элиза, — заходи ко мне в гости сегодня вечером.
— Ты делаешь это из жалости? — В глазах Клары появилась тень подозрения.
— Да, — не колеблясь, ответила Элиза, зная, что именно такого ответа Клара и ждет.
Лицо Клары сразу же прояснилось, и она рассмеялась, ее жизнерадостность немедленно вернулась к ней.
— Решено. Во сколько?
— Часов в семь?
— Отлично, — сказала Клара. — Буду у тебя в семь.
После этого торговля пошла очень бойко. Зашла женщина купить пластинку для своего сына. Он велел прослушать диск в наушниках, прежде чем покупать, объяснила она. Клара посадила ее в одну из кабинок для прослушивания.
Зашел мужчина купить магнитофон, и Элиза, проводив его на второй этаж в отдел техники, показала ему пару моделей. Он купил второй из показанных ему магнитофонов, и она заметила, что ей хотелось бы, чтобы все посетители были такими же нетребовательными, как он. Мужчина вышел очень довольный комплиментом, сказав на прощанье, что пришлось бы еще поискать такого терпеливого и знающего продавца, как она, и что он скоро снова к ним зайдет.
Фил, который услышал эти слова, со смехом сказал:
— Скоро ты станешь такой умной, Элиза, что мне, пожалуй, придется поднять тебе зарплату! — Он возбужденно перелистал пачку писем на столе. — Ты... э-э-э... сегодня вечером занята, да?
— Простите, мистер Поллард, да.
— Свидание? — спросил он, не глядя на нее.
Услышав волнение в его голосе, она почувствовала к нему жалость.
— Клара зайдет ко мне в гости.
В его улыбке ясно читалось облегчение, и она оставила его обслуживать очередного клиента..
В обеденный перерыв Элиза решила съездить в центр. Она посмотрела на часы, думая, что автобус запаздывает, когда прямо возле нее затормозил микроавтобус. Сбоку на нем было написано: «КИНГС, строительство». Внизу буквами помельче шло: «Живите как короли в домах «Монарха» — этот рекламный слоган Альфред Кингс использовал уже много лет, потому что считал его очень остроумным.