— Курносовку.
— Вот-вот. Дальше ведь дороги нет, на нас кончается, она хлестнула по стене, полынный цветок, отлетев, упал в крынку и поплыл — серенький крохотный шарик.
— Мне шоссе не надо, я пешком, напрямик, — он допил молоко, катышек попал за губу и пришлось отыскивать его языком, перекладывать на палец и щелчком отправлять на грядки моркови.
— Хрю-хрю, — прокомментировали из сарая.
— Турист, — независимо от поросенка догадалась и хозяйка. — Угу, — на тыле кисти остались короткие белые полосы. Отпечатки губ так же неповторимы, как и пальцевые.
— Наверное, много интересного видите? — она приняла кринку, невольно покачала, прислушиваясь.
Пусто.
Пустенько.
— Нет, не очень. Красивые места попадаются, это да. Я больше для отдыха, поправки здоровья. Парочку лишних килограммов скинуть, — он встал, примерился к рюкзаку.
— Форма у вас ладная. В городе брали?
Петров провел рукой по мешковато сидящей, немного запылившейся гимнастерке. На два размера больше. Как и задумано.
— Точно. Старые запасы распродавали, я и ухватил. Хлопок, немаркая, цена подходящая.
— Я своему тоже взять хотела, у нас записывались, а он отказался. Смешная, говорит. А чего смешного? — она оглядела Петрова, и тот осмотрелся сам. Гимнастерка, ремень, галифе, сапоги. Фуражка со звездочкой. Эхо минувшей войны, реализация невостребованных товаров по социально доступным ценам. Дележ наследства империи.
— Ничего смешного, — пришел к выводу и Петров. — Форма офицерская, пошив сорок восьмого года, проветрил — и носи на здоровье. Практично и удобно.
— В сапогах не тяжко ходить?
— Отличная вещь — сапоги, не кроссовки сопливые. Опять же офицерские, легкие, — он притопнул ногой. — Я формы три комплекта взял, две летние и одну зимнюю, полушерстяную, шинель и две пары сапог. Хотел больше, да не дали.
Рюкзак пал на спину рысью, мягко. Сиди-сиди, покатаю захребетника.
— Хутор Ветряк на север? — компас откинутой крышечкой пустил зайчика в другое, затворенное окно и высветил кусок гнутой блестящей трубы. Спинка кровати с никелированными шарами.
— Мимо конторы пройдете, там тропочка есть, прямо-прямо до хутора доведет, — не провожая, хозяйка нырнула в дом.
Петров накинул крючок. Паркетины шершавые, занозистые.
Контора — кирпичный одноэтажный домик крашеный зеленой краской, полопавшейся и свисавшей лохмотьями. Золушка после полуночи. А иного времени у нее и не было.
Небольшая железная мачта, оборванный тросик спутанным клубком валялся в стороне.
Табличка у мачты: «Наши маяки» и рамка, в которую поместилась бы фотография девять на двенадцать, но никто не потрудился ее вставить. Перевелись маяки. Вымерли. Как без них в бурном море?
Петров потрогал колесики блока. Приржавели намертво.
Дорога привела к самому крылечку конторы.
Окна тоже — нараспашку, и та же марля вместо занавесок.
Изнутри — редкие удары пишущей машинки.
Петров отвел краешек марли.
В профиль к нему за столом над клавиатурой огромной «Листвицы» колдовала тучная блондинка, давно, впрочем, не крашенная, а глубже, у стены, писала в толстую книгу другая, близняшка первой — одинаковые формы, одинаковое платье, только волосы подлиннее. Остальные столы пустые.
Сидевшая за машинкой, наконец, заметила его:
— Гражданин, вам кого?
— Мне? Почтовый ящик, письмецо опустить.
— Ящик сбоку на стене. Почта у нас по четвергам бывает, раз в неделю, раньше не вынут.
— Четверг — хорошо, завтра.
— Ой, правда. Как быстро время летит, Зина!
Близняшка оторвалась от писания:
— Вы к нам по делу?
— Не в окошко бы говорил, кабы по делу, — рассудительно заметила машинистка.
— Мимоходом я, — подтвердил Петров. — Путешествую по кондовой России. А чего это вас, девчата, всего две?
— Заведующая на совещании в районе, Клавка в декретном, Нинка тоже, а Мария Ефимовна в больнице на операции, — машинистка подула на указательные пальчики. — Устала.
— Вы, значит, для удовольствия сюда забрели, — Зина казалась суше, строже машинистки.
— И сюда, и дальше пойду.
— Отпускник, наверное?
— Так точно.
— А мы на работе, между прочим.
— Намек понял, исчезаю. Скажите, на хутор Ветряк по этой тропинке идти?
— Правильно, — Зина внимательнее всмотрелась в Петрова.
— Вы бабы Ани сын или внук будете? — машинистка общалась с Петровым охотнее товарки. Ясненько, пальчики свободные, а у Зины на безымянном обручальное колечко. Да не колечко — кольцо, граммов десять, бочоночек на треть фаланги.