Короткая колонна двигалась от бараков к убежищу - все в серых плащах-накидках, на лицах - противогазные маски с хоботами, уходящими в болтавшиеся на боку сумки.
- Левой, левой, раз-два-три! - покрикивал мельтешащий на обочине распорядитель. Командовал он не в такт, но колонна ловко, как один, меняла ногу, приноравливаясь к аритмичным восклицаниям вожатого.
В этот радостный день улицы стали шире от проходящих праздничных колонн, украшенных знаменами и транспарантами…
Петров заморгал, сгоняя неиссякающие слезы. Тем, в противогазах, видно куда хуже, но идут…
Он стоял в кустарнике у посадки, листья, касаясь кожи, стрекали крапивой.
Нечего на листья пенять.
За колонной вольно, свободно двигалась группка, человек десять. Отсюда видно - крепкие, ветер не свалит. Правление. Выпадала одна учительница: сухонькая, прямая, она держалась в сторонке, не сливаясь с руководящей массой, и все тянулась к колонне, замыкали которую ее воспитанники, мал мала меньше.
Летучая мышь. Белая ворона.
У входа в убежище колонна остановилась - раз, два! - и четко, сноровисто, перестраиваясь в цепочку по одному, заструились внутрь серые фигурки, уходя под землю песчинками часов-трехминуток.
Закрылась дверь за последним - железо лязгнуло о железо. Кучкующееся правление заторопилось дальше. Второй бункер. Ай-ай, как можно было не заметить? Ночь, темно, страшно - отговорки для новичков. Пораскинув мозгами, любой поймет, что нельзя отсиживаться вместе руководителям и руководимым. Да и поглубже, наверное, убежище у правления, поуютнее.
Учительница рассталась с группой у самого входа. Двое протянули ей руки, но та покачала головой - протестующе и в то же время властно. Трогательно - возвращение педагога к ученикам за миг до начала атомной бомбардировки.
И, небесным слоником, у горизонта, вынырнул пузатый вертолет в лишайных пятнах камуфляжа.
Нина Ивановна, не добежав до убежища, упала, прикрыв голову руками, а ветер бесстыже пытался задрать неширокую защитного цвета юбку.
Наши летят, наши.
Деревья закачались, согнулись, сорванные листья воробьями порхнули прочь - вертолет опускался у края поля, и воздух, гонимый винтом, поднимал пыль и сор.
Земля дрогнула прежде, чем вертолет коснулся поверхности. Беззвучно, неслышно за рокотом мотора, просела она широкой округлой каверной. Наступил-таки слоник одной ножкой аккурат на правленческий бункер. Простите. Недошпионил.
Попрыгали, покатились и стали кольцом вокруг борта семеро из одного стручка. Не семеро, тридцать, бравые спецназовцы Ночной Стражи.
Петров выбрался из кустов и, стараясь не смотреть на усеянные пузырями руки, побрел к вертолету. Запоздало, но оттого особенно зло отозвалось ушибленное бедро, но он не позволил щадиться, хромать. Позже, когда будет ближе теплая ванна, постелька, телевизор, набитый умными, уверенными людьми, не грех и расслабиться, надеть шлепанцы и сесть в кресло у шахматного столика, на котором стоит-дожидается позиция партии с Ковалевым, открытое первенство России по переписке. Лучше всего двинуть пешечку на А-четыре.
Майор выбежал навстречу.
- Виктор Платонович, как вы… - и осекся.
- Хорош, правда? - тот усмехнулся, и пузырек в углу рта лопнул, пустив кровавую дорожку по подбородку. - Посылайте отряд к большому убежищу, люди там, внизу.
- Люди?
- Все население Делянки. Почти все.
С тихим шорохом обваливались края каверны, едкий дым слабо курился в наступившем штиле. Параллельная цепь. Правленцы думали, что взрывают большой бункер, а получилось - только себя. В большом бункере-то ночью шпион потрудился. Хвастун шелудивый.
- Семененко! - позвал майор, но доктор и сам спешил, серебристый чемоданчик в его руке сулил благость и облегчение.
- Сейчас, сейчас, Виктор Платонович, крышка щелкнула, откинулась, врач замер над открывшимся богатством.
- Что это там горит? - майор кивнул вдаль. - Летели, видели.
- Вещественные доказательства. Автоцистерна с люизитом. Думаю, для страховки держали, закачать в убежище, если что не сработает.
Солдаты выбили дверь бункера и нырнули вниз. Разберутся.
- Сначала глаза, - врач закапал из флакона с пипеткой-насадкой. - Побольше, пусть промоет как следует.
Петров дернул головой - жечь стало еще сильнее.
- Все, все, Виктор Платонович, больше не буду, - пена из другого баллончика облепила руки, лицо, врач водил у шеи. Кондитером ему работать, торты к юбилеям украшать.
Петров расставил руки в стороны, глядя, как падают наземь ошметки медовой пены.
- Одежду сменить нужно, - скомандовал врач.
- Позже. Она защитная.
Люди поднимались на поверхность и, ослепленные солнечным светом, сбивались в беспомощную толпу, рыхлую, аморфную. Дети ожили быстрее других, настороженно-любопытно поглядывали на странно не злых солдат.
- Мы для них сейчас - чужаки, захватчики, - вернувшийся майор озабоченно смотрел на часы, - К полудню автоколонна подойдет. А пока - накормим людей. Желудок, он лучше всего убеждает, кто друг, а кто враг.
Из выгруженных ящиков рослый старшина доставал пакеты и раздавал робевшим людям. Дети и тут побойчее - бережно снята золоченая фольга, надкушена первая шоколадка. Приспособятся.
- Пайки, чай, бундесверовские?
- Что? - майор озадаченно взглянул на Петрова, потом рассмеялся. - Действительно, дали маху. Ничего, пусть привыкают.
Учительница поднялась из ложбинки, отряхнулась машинально от пыли и, отрешенно глядя перед собой, неуверенно приблизилась к остальным.
- Нина Ивановна, Нина Ивановна, вам сюда! - позвал Петров. Не узнала, конечно, но - подчинилась. Горька участь пленника.
- Позвольте представить: майор российской армии, командир отряда Глушков - учитель…
- Власовец, - перебила учительница, презрительно усмехаясь. Держит марку.
- Зачем же сразу ярлыки навешивать, Нина Ивановна? Нехорошо. Непедагогично. Вашего звания, правда, не знаю, думаю, постарше. Или спецзвания сохранили на Делянке?
- Не понимаю, - устало ответила учительница. Срослась, сроднилась с ролью.
Майор настороженно смотрел на Петрова.
- Глаза вас выдали, глаза. Вы ведь из зачинателей Делянки, еще бериевского призыва, не так ли?
- О чем вы? - недоумение естественное, не фальшивое.
- Любой окулист скажет, что у вас иол.
- Что? - майор подобрался, напрягся.
- Интраокулярная линза передней камеры глаза, федоровский хрусталик, иначе. С возрастом катаракта развилась, пришлось отлучаться от подопечных, оперироваться. Днем-то незаметно, а в темноте при свете лампы нет-нет, а и сверкнет глазами, дух захватывает.
Учительница мотнула головой, но майор успел, зажал рот ладонью.
- Ампула в воротнике? - свободной рукой он нащупал ее, улыбнулся. - А мы ножичком, чик - и нет!
Хватит, пора и честь знать.
Петров сел в тень вертолета, стараясь не слышать, как рвется из рук дюжих спецназовцев учительница. Забыв про шоколад, жались к взрослым ребятишки, а те, стараясь не смотреть в сторону вертолета, давясь, глотали вдруг ставшие поперек куски. Ничего, скоро запросите головой выдать - и Нину Ивановну, и других. Хотя… Кто знает.
Подошел врач, бросил пустой шприц в землю, и тот закачался на длинной игле.
Цветик, ягодка моя.
- Пять кубиков реланиума. Едва угомонилась. А как вы?
- Терпимо, - пробормотал Петров.
- Ничего, до свадьбы заживет, - врач запнулся, покраснел. - Извините, глупость сморозил.
Петров не шевельнулся.
Замереть, не думать, не чувствовать, и тогда, есть надежда, придет, наконец, он - чистый, спокойный сон.