Остальные столы пустые.
Сидевшая за машинкой, наконец, заметила его:
- Гражданин, вам кого?
- Мне? Почтовый ящик, письмецо опустить.
- Ящик сбоку на стене. Почта у нас по четвергам бывает, раз в неделю, раньше не отправят.
- Четверг - хорошо, завтра.
- Ой, правда. Как быстро время летит, Зина. Близняшка оторвалась от писания:
- Вы к нам по делу?
- Не в окошко бы говорил, кабы по делу, - рассудительно заметила машинистка.
- Мимоходом я, - подтвердил и Петров. - Путешествую по кондовой России. А чего это вас, девчата, всего две?
- Заведующий на совещании в районе, Клавка в декретном, Нинка тоже, а Мария Ефимовна в больнице на операции, - машинистка подула на указательные пальцы, - Устала.
- Вы, значит, для удовольствия сюда забрели? - Зина казалась суше, строже машинистки.
- И сюда, и дальше пойду.
- Отпускник, наверное?
- Так точно.
- А мы на работе, между прочим.
- Намек понял, исчезаю. Скажите, на хутор Ветряк по этой тропинке идти?
- Правильно, - Зина повнимательнее всмотрелась в Петрова.
- Вы бабы Ани сын или внук будете? - машинистка общалась с Петровым охотнее товарки. Ясненько, пальчики свободные, а у Зины безымянный отягчен шестью, а то и семью граммами высокопробного золота: кольцо-бочонок на треть фаланги.
- Нет, просто ориентир. Я в Курносовку пробираюсь.
- Жаль, - огорчилась машинистка. - Она ждет-ждет, когда за ней родные приедут. Тяжко ей.
- Нет, - повторил Петров и, отпустив занавесь, двинул вдоль стены. За обнаженным из-под штукатурки углом и правда прикреплен был почтовый ящик, синий, с красивым, хотя и облезшим немного гербом. Рядом - плакатик. На грубой желтой бумаге. Обезвредить преступников. Он вчитался. Разыскивается банда, три человека, описание, приметы… Немедленно сообщить в ближайшее отделение… За информацию, ведущую к поимке - вознаграждение. Фотографий нет.
Петров достал из кармана гимнастерки сложенный пополам конверт, перегнул, расправляя, и опустил в щель. Письмо упало, слышно ударясь о дно. Одно.
Каламбур не веселил.
Деревня Глушица. По данным переписи, бестолковым и путанным, где человек считался дважды - и как житель деревни, и как колхозник к-за Победа, - деревня насчитывала семьдесят шесть человек обоего пола. За пять прошедших лет не уполовинилось бы населеньице-то. Нинка да Клаша - надежа наша.
На хутор Ветряк вела не тропа - аллея. Старые ветлы, растущие уже книзу, стволы толстые, узловатые, с огромными дуплами, частью и обломленные, торчали к небу иззубренными стволами разорвавшихся гаубиц, из больших превращенные в дряхлые.
Тропка бежала по левому краю аллеи, а правый порос терновником, заползавшим до середины просвета. Петров набрал пригоршню ягод и ел - по одной на каждый десяток шагов, потом - полсотни, а потом и всю сотню. Ягоды, покрытые сизой патиной, вязали рот. Молчание - золото.
Уродился терн, однако.
Солнце поднялось выше и, хотя деревья прикрывали тропу коротенькой тенью, стало жарко. Время большого привала.
Он выбрал тень погуще, снял рюкзак, вытащил камуфляжное полотно, постелил на траву. Сапоги, не купленные, конечно, а заказанные, тачал ас из асов, дороже мотоцикла - в сторону, портянки - на ветки куста, ремни, гимнастерку, галифе - все долой.
Навернув на себя теплую сторону подстилки, он уснул.
2
Разбитость, слабость, дрожание мыслей - эти обыкновенные последствия дневного сна отсутствовали. Приятно. Но сколько долгих, долгих тренировок понадобилось. За то же время можно выучить китайский язык, северный диалект или пройти полный курс школы игры на аккордеоне - увы, увы, не быть ему всегда желанным в любой компании, как уверяла реклама самоучителя. Большая растрепанная книжка, мягкая обложка - блондинка с пальчиками, зависшими над клавишами Вельтмейстера. Валяется где-нибудь на антресолях в коробках нераспакованных вещей.
Он сел, пошевелил пальцами ног. Прекрасно слушаются. Двадцать пять секунд полета, все системы функционируют нормально.
Полета… Если сравнивать, то уж не с космическим, а так, одинокий кукурузник выруливает на земляную взлетную полосу. В небесах Миги, Миражи, Вулканы и прочая элита блюдет весьма вооруженный нейтралитет, и на тебе
- одномоторный самолетишка технологии рус фанер, видимый всем и вся, готовится, как дон Кихот, ринуться на ветряные мельницы.
Только это не ветряные мельницы.
Да и он не благородный идальго.
Четыре часа пополудни. Прекрасное время. Промышленные потребители электроэнергии отключаются постепенно, и турбины-генераторы отдыхают до вечернего пика нагрузки. Пульс страны приближается к заветным пятидесяти герцам в секунду ровно, давая надежду, что больная выкарабкается из кризиса.
Он попрыгал по траве, разминаясь, и начал одеваться. Или правильнее - облачаться? Рядиться?
Шматок сала, кусочек хлеба, крохотная луковичка - обед. О бедном гусаре замолвите слово…
Он вытер крошки с подбородка, вытряс подстилку и, сложив тщательней, чем парашют, поместил в специальное отделение рюкзака. Они все специальные - отделения, карманы и кармашки, для средства реди, моет руки без воды, для аптечки, жестяных колокольчиков и стеклянных бус - меновая торговля с туземцами и проч., и проч., и проч.
Что рюкзак полегчал, незаметно, хотя хлеб, сало и лук перемещены из него в желудок. Двести граммов. Тысяча сто килокалорий. Можно вскипятить ведро воды.
Тропа покинула аллею, стала забирать вправо, терновые кусты расступились, выпуская, он последний раз набрал ягод, на память о старом тракте, и хватило памяти на час пустоши. Тропа видна плохо, стирается от времени, ползучие побеги трав сшивали ее края.
Солнце светило в спину, и видно было далеко, ясно. Буйная, совсем одичавшая лесополоса шла поперек поля, начинаясь и кончаясь за горизонтом, каждые полкилометра прерываемая короткими просветами, оставленными для дороги, по которой полуторки возили бы стопудовые урожаи на разукрашенную флагами весовую.
А и возили - наперегонки, состязаясь с соседней бригадой, на ходу, за баранкой подсчитывая тонны, километры и литры, загадывая, что привести из города, куда, как победителей, пошлют лучших из лучших на выставку.
Других полос, перпендикулярных становой, раз - и обчелся. Не успели насадить? Три П. План преобразования природы.
Тропа прошла сквозь полосу, теплую, порозовевшую под низким солнцем. Дубы насажены тесно, доминошными пятериками. Теория внутривидовой помощи. Дружная сплоченность коммуналки.
Шел бесконечный раунд схватки - кто сильнейший, кому жить. Деревья душили друг друга, уродуя и уродуясь сами. Если заснять жизнь лесополосы во временном масштабе минута - год, фильм получится не для слабонервных. Куда кэтчу и кикбоксингу.
Но листья шелестели мирно, разуверяя в самой возможности вражды и недоброжелательства.
За лесополосой - та же пустошь, невысокая чахлая трава. Холодная земля. Скупая.
Хутор оказался большой бревенчатой избой-пятистенком, с амбаром, хлевом, парочкой косых сараюшек, летней кухней под навесом, банькой, клозетом. Повыше, шагах в тридцати - журавль колодца.
На длинном ремне, привязанном к вбитому в землю железному колышку кругом, выстригала траву коза, а маленькая козочка, свободная и вольная, бегала рядом, как цирковая звездочка, бодая невыросшими рожками невыстроенный барьер арены.
Вытягивая ведро из колодца, он вздохнул. Водичка стоит больно высоко, придется обеззараживать. Где вы, прозрачные ключи?
- Милок! Эй, милок! - ведро едва не сорвалось вниз. Он оглянулся.