Снова задрожала балка.
- Я пойду. Заявление ваше мы приобщили, мальчонку поощрят премпайком.
- Не это главное, - сухо ответила учительница, но сержант успел покинуть класс.
Полчаса спустя и учительница задвигала стулом, потом звякнул замок в петлях.
Опустел рассадник знаний. Можно встать, потянуться, спуститься вниз. Время вечернее, солнце на закате, красиво. Усталые поселяне вернулись с трудов и вкушают плоды нив и пажитей своих. Самое время подкрепиться. Окошки хоть и не широкие, да уж не застрянет.
4
- Кто идет? Кто идет, спрашиваю? - выставив перед собой винтовку, мосинскую, с беспощадным трехгранным штыком, мужичок настороженно вертел головой. - Стрелять ведь буду!
- Погоди стрелять, - небрежно отвел ствол к земле другой, старший секрета. - В кого стрелять собрался?
- Ну… Шуршит… - неуверенно ответил первый.
- Где шуршит?
- В овраге… - мах руки лукавил градусов на тридцать. Ополченец, охранничек…
Петров стоял у дерева, выжидая, когда очередная туча спрячет месяц.
- Ты сегодня не дури, забудь про бабьи страхи. Человека стережем, ясно? Увидишь его - и стреляй, разве жалко, а попусту шуметь не моги. Понял?
- Понял, - уныло согласился первый. - Я вижу слабо, куриная слепота.
- Зря не колготись, стой смирно, - выговаривал старший. - Раскрываешь секрет, дурак.
Петров оставил пост далеко за спиной, а старший, войдя в раж, все отчитывал бедолагу. Везде одно и то же.
В бараках тьма, окошечки смоляные. Лишь в конторе жгут керосин, густой желтый свет нехотя выползал из-за занавесок. Кумекает правление, бдит. Часовые контору, как елку, обхаживают, хоровод водят. Славно.
Он прошел дальше, вспоминая примечания к аэрофотосъемке. Напротив каждого объекта - вопросительный знак. Или два. Догадайся, мол, сама.
Подземное сооружение - в левом верхнем углу карты. Квадрат А-девять. Попал.
А ну, как не угадал? Блукай ночью, шпион несчастный. Вход - что в овощехранилище. Уходящий под землю спуск, каменные ступени, а дверь железная, банковская. Вторая - потоньше, но отпирается той же отмычкой. Двойной тамбур, очень мило. Воздух застоявшийся, сырой.
Петров пробирался по подземному залу, водя по сторонам электрическим фонариком.
Большой. Если в тесноте - человек на двести. Котлован. Мы рыли, рыли и, наконец, отрыли. Трубы, вентиляционная установка на велосипедной тяге, трехъярусные нары, станки Павловского, скамейки, словно в летнем кинотеатре, баки с водой, затхлой, старой. Отхожее место, по счастью, в простое. Стены кирпичом выложены, деревянные стойки подпирают низкий потолок. Неграновитая палата. Завтра, вернее, уже сегодня, придет племя младое, незнакомое и благоустроит свежесорванными вениками приют последнего дня. Надо до них и самому что-нибудь сделать, подать пример доблестного освобожденного труда.
5
Предрассветная мгла вязка и непроглядна. Никакой мистики - закатился и месяц, а звезды что? Пыль, дребезги. Горел бы какой-никакой фонарь, но нет, затлеет разве вишнево огонек вдали, знать, караульщик цигаркой затянулся, а спустя вечность долетает: кхе, кхе! Дрянная махорка, но крепка, за версту слышна, зело вонюча.
Петров крался тихо, осторожно. Не хватает ногу подвернуть либо в канаву свалиться. Жмурки - хорошая игра, но не до смерти же, сударь ты мой!
Окошки правления, что сигнал потерпевшему кораблекрушение: два желтых и один зеленоватый, ЖЗ - 1,4. Наверное, абажур на лампе.
Часовой продолжал хороводиться. Охрана по периметру, нахождение часового в нужном месте описывается головоломным уравнением Шредингера. Не знал его никогда, иначе стал бы ночью по деревне бирюком шастать. Все медведи спят, один я не сплю, все хожу, ищу, ищу… Верни, мужик, мою отрезанную лапу!
Петров скользнул в приоткрытую дверь. Висевшая на крюке летучая мышь экономно прикрученным фитилем едва освещала спавшего за столом дежурного - по крайней мере, на красной повязке, косо сидевшей на правой руке, виднелись белые буквы ЖУРН. Журналист, разве?
Миновав соню, Петров толкнул дверь в кабинет. Обивка - дерматин, войлок выбился из прорех.
Два стола, составленные твердо, а в кресле в углу - широком, кожаном, с валиками по бокам - спал хозяин. И форма поновее, и лицо сытое, гладкое. Первое сытое лицо после Глушиц.
- Эй, землячок, просыпайся! - Петров похлопал спавшего по плечу. - Просыпайся, душа моя, пора!
- А? Что? - гладкий встрепенулся, открыл глаза и вскочил, вытягиваясь. - Мы вас только утром ждали. Как долетели, хорошо?
- Я не летел. Пешком пришел.
- Как - пешком? - капельки гноя скопились в углах глаз, но - субординация, руки по швам.
- Ножками. Топ-топ, - Петров пальцами изобразил шагающего человечка. - Нет ничего лучше пешего похода. Знакомишься с родным краем подошвами, подробности открываются - поразительные!
- Вы не… не… - гладкий напрягся, порываясь подняться над полом, будто поддетый сверлом бормашины за чувствительный зуб.
- Я - не, я человек смирный, - Петров отодвинул стул от стола, поставив напротив кресла.
- Кобура - так, для фасона. Посидим, покалякаем, скучно ночь коротать в одиночестве, а за разговорами, глядишь, и утро скорее наступит. Да ты садись, садись. Гостей ждем?
Кресло и не скрипнуло - гладкий опускался осторожно, как на ежа.
- Что урожай, богатый? Хватит на всех?
- А-га…
- Приятно. Надоели, понимаешь, талоны свинячьи, а валюты нет. До слез, бывает, доходит; кушать хочется отчаянно, а - не укупишь. С урожаем полегче, авось, станет. Так кого ждем, душа моя?
- У… Уполномоченного.
- На вертолете, небось, прилетит? Как думаешь, меня захватит?
- Нне… Не знаю.
- Не возьмет. Спесьевата новая власть. Старая хоть для вида снизойти могла, а эти… Послушай, а что ты здесь делаешь ночью-то?
- Положено, - глаза гладкого смотрели мимо Петрова.
- Дисциплина? Уважаю. Кроме сони в коридоре еще кто тут есть?
- Есть, - голос усталый, ни торжества, ни злорадства.
Петров оглянулся. В дверях - Нина Ивановна, скромная сельская учительница. В ее руке пистолет ТТ смотрелся непомерно большим, тяжелым.
- Вас-то, Нина Ивановна, каким ветром сюда занесло?
- Все в правлении дежурят, по графику, чем я лучше?
- Да, действительно. Позвольте стул предложить, а то неудобно - два мужика сидят, а дама…
- Не подходите, - зрачок пистолета смотрел прямо в лицо Петрову. Ученический кошмар - педагогическая хунта захватила власть.
- Странные вы какие-то. Пришел человек, пусть и незнакомый, а вы - облавы устраиваете, шпионом объявляете.
- Военное время, - пожала плечами учительница. - Разберутся. Не виноват - выпустят.
- Военное время? О чем это вы?
- Как - о чем? - озадаченная Нина Ивановна забыла про пистолет.
- Слава Богу, с сорок пятого года мирно живем.
- Ах, мирно, - учительница вновь прицелилась. - Нет войны, говорите? Нам только кажется, да? И похоронки - обман? И бомбу на нас не бросали?
- Бомбу? Какую бомбу?
- Такую! Атомную, семнадцатого июля одна тысяча пятьдесят второго года, - она подошла ближе, глаза сверкнули отраженным желтым пламенем. - Два села исчезли, испарились, из тысячи сто выжило.
Пора. Петров качнулся на стуле назад, упал шумно, громко, но не громче пистолетного выстрела. Пуля прошла выше, годы есть годы, а повторить не придется.
Он выбил ТТ из руки учительницы, выскочил в коридор и, мимо ошеломленного дежурного, - на улицу.
Небо на востоке посветлело, но на земле - потемки.
Он перешел на быстрый шаг, позади запоздало хлестали винтовочные выстрелы, часовому для отчета.