– Так положено, – объясняла совершенно потерянная мама.
И вот они все шли и шли. И зырили по сторонам: когда еще случай представится их обстановку разглядеть. И целовали папочкино лицо, как будто имели на это право.
Род людской стал сильно не мил двенадцатилетней девочке после этих прощаний.
Вдвоем
Прошло сколько-то времени, и они наладились жить вдвоем, без папы. Изо всех сил старались друг дружку не подводить и не огорчать. Леся, например, перестала притворяться больной, когда не хотелось в школу. Маме ни к чему были пустые хлопоты. Напротив, даже слегка приболев, Леся старалась потихоньку выкарабкаться сама.
Мама ни на что не жаловалась, старалась улыбаться, водила по воскресеньям дочку на утренний детский сеанс в кино, как было при папе, а потом в зоопарк или на аттракционы в Парк культуры.
Они проводили вместе уютные вечера, рассказывали обо всем, советовались. Леся чувствовала себя с мамой на равных, вполне взрослой, чтобы давать советы, как поступать с коллегами по работе, если те достают.
Летом съездили в Крым, купались, загорали, обгорели до волдырей, снова загорели, тоска растворилась в соленой морской воде, отступила. Впереди у них была долгая жизнь, и обещала она разные приятные путешествия, подарки, неожиданности. Леся доверилась времени и будущему. Она видела, как помогает время отогнать беду. Это значило, что в целом жизнь добра к своим подопечным.
К великому прискорбию, наступил сентябрь. Повсюду качались, сияя, ненавистные Лесины цветы – золотые шары, предвещавшие начало учебного года и все связанные с ним мытарства.
Домой, к маме
В самых первых числах нехорошего месяца (так она про себя называла сентябрь) Леся тащилась из школы с тяжеленным портфелем: им только что выдали все учебники на год.
Что ее подталкивало не спешить?
Странное чувство. Обычно домой она летела, бежала. Тем более что прошлую ночь мама провела на дежурстве, а сейчас должна была находиться дома и ждать ее с какой-нибудь вкусной штукой, с болтовней про вызовы, про больных, с расспросами о новых учителях и одноклассниках.
Позже Леся, рассчитав поминутно свой путь домой, точно установила, что могла бы вернуться на двадцать пять минут раньше, как минимум.
Можно было не разглядывать учебники, а сразу сунуть их в сумку.
Можно было не останавливаться с Галкой у ларька с пончиками и не болтать на тему, кто в кого влюбился после каникул.
Можно было ускорить шаг.
Тогда все было бы иначе. Все было бы спасено. Какая-то злая сила оттягивала ее возвращение. Злонамеренно, нарочно – в этом Леся уверена и по сей день.
Она уже была во дворе своего огромного многоподъездного дома.
Оставалось пройти от первого подъезда до девятого, подняться на лифте на десятый этаж, позвонить в дверь условным звонком, и – вот она, мама, вот он, покой.
Она ненавидела оставаться одна дома, не могла спать в огромной пустой квартире, но что поделаешь – маме, как и всем врачам, приходилось работать ночами. К этому надо было привыкнуть, а у Леси никак не получалось.
Может быть, именно прошлая бессонная ночь без мамы и лишила девочку сил, поселила в ней лень и инертность?
Может быть, судьба – это переплетение всех-всех, самых мелких и ничтожных обстоятельств и несчастные случаи – совсем и не случайны?
Ей оставались считаные секунды незнания. Блаженнейшие секунды остатков детства.
Вестник
К ней шмыгнул какой-то приставучий нахаленыш из первого подъезда и весело проорал:
– Эй! Ты из девятого?
– Отстань, – лениво отмахнулась Леся.
– Ты ведь из девятого? С десятого этажа? – не унимался малец.
– Ну и что из этого?
– Тогда точно! Тогда это твоя мать только что из окна прыгнула!
Леся замахнулась на мелкого своим портфелищем и, не веря, поверила. Ужаснулась так, что идти могла еле-еле, как в страшном сновидении: надо бежать, а сил едва хватает сделать один шаг.
Она кое-как дотащилась до своего подъезда, возле которого стояла «Скорая помощь», толпились люди, толкуя о происшествии. До Леси доносились слова и фразы:
– Из окна бросилась…
– Муж помер, к себе позвал…
– Девчонка осталась, о девчонке не подумала…
– Да вроде нормальная ходила, спокойная…
– Кто их там знает, что у них в голове…
– Сколько лет-то ей было?
– Сорока не было, точно. Девчонке лет тринадцать.
– О ребенке бы подумала…
– А я сижу на площадке, слышу: плю-юххх! Подбежала, а спешить уже некуда. И «Скорая» не нужна. В один момент.