Адам. Да.
Эдвард смеётся.
Эдвард. «Есть люди, которым не сидится дома, и наш Эдди, вот он из таких». Мой отец так говорил, и был прав, был прав. Не раз и не два. Он должен стать большим человеком, этот парень, не знать никогда усталости, не знать никогда покоя. И где он очутился теперь? Далеко за морем. Не в Амэрике и даже не в Австралии, а в землях сраного Ливана. Господи, до того, как приехать, я его даже на карте бы не нашёл. Променять одну дыру дома на другую дыру здесь — Боже мой, посмотри вокруг. Грязь. Прикован к стене цепью. Без женщин. Кормят, как свиней. Знать не знаешь, день сейчас или ночь. Знать не знаешь, кто из родных твоих жив, кто умер. Даже в сортир сходить — кто–то из них прицепит к себе наручниками и смотрит, как работает твой собственный кишечник. Жара, пыль, вонь. Гнусная дыра. Но я скажу одно. Лучше быть здесь, чем в Страбане.
Адам. А что там в Страбане?
Эдвард. Если захочешь убедиться, что Бога нет, поезжай в Страбан. Сущий ад, вот он, милый Страбан. Там не так страшно, как в Оме. Ома, Ома, Господи, убереги всех нас от Омы. В Оме есть собор и больница. Больница больше похожа на собор, напоминает Шартр. Как–то раз я трахался с одной женщиной в Оме. Утром на трезвую голову я взглянул на неё и подумал, что это мужик.
Адам. Ты был женат, когда трахался с ней?
Эдвард. Не помню. Почему ты спросил?
Адам. Поддерживаю разговор.
Эдвард. Осуждаешь.
Адам. Не осуждаю.
Эдвард. Нет, послушай. Ты даёшь мне молоть всякую чушь, запоминаешь, потом оцениваешь. Вот уже два месяца оцениваешь; как по–твоему, что я за человек? Какое, скажем, у меня было детство?
Адам. Очень счастливое, мне кажется. Ты не упоминаешь о матери. Это странно. Ещё одно странно. Ты редко говоришь про своих детей.
Эдвард. Редко.
Адам. Почему?
Пауза.
Даже через два месяца не хочешь сказать?
Эдвард. Я их не знаю. Работать так без продыха, рисковать так головой — это про меня. Весь в отца, да и только. Я не знал его слишком долго. Вот и их не знаю. А теперь не узнаю никогда. Потому что мы здесь надолго. Они станут уже взрослыми, когда я увижу их снова. Если ещё увижу.
Адам. Ты ирландец. Из нейтральной страны. Тебя отпустят.
Эдвард. А я что, так не думал? Я что, не размахивал зелёным паспортом у них перед носом, не кричал: «Ирландия, Ирландия»? Мне всё равно сунули в жопу автомат и приволокли сюда. Зелёный паспорт, нейтральная страна? Им–то какое дело? Не пори ерунды, Адам. Мы выйдем отсюда стариками. Застряли мы здесь.
Пауза.
Застряли мы здесь.
Адам снова начинает тренироваться.
Бога ради, угомонишься ты наконец? Вы, американцы, можете хоть чуть–чуть постоять спокойно?
Адам. Ты бы хотел, чтоб я был арабом?
Эдвард. Я не настолько обожаю арабов. Ветер задувает им песок под юбки, а чесаться им не позволено. Из–за этого зуда они и становятся такими. Нервными.
Адам. Ты и сам сегодня немного нервный.
Эдвард. А ты никогда не злишься?
Адам. Когда злюсь, на тебе не срываюсь.
Эдвард. А стоило бы. Мне б тогда нашлось против чего воевать.
Адам. Ненавижу воевать.
Эдвард. Ненавидишь, правда? Я думал, война — это наша работа, для каждого по–своему. Я о ней пишу, ты — а что ты делаешь на войне? Когда мы освещали заваруху на Севере, кого мы терпеть не могли, так это итальянцев. Я помню почему. Больше всего им нравилось фотографировать детей. Детей в слезах, детей, разорванных на куски, желательно, мёртвых детей.
Адам. Мёртвые дети меня не интересуют. Я не фотограф.
Эдвард. Да, ты… кто? Тот, кто выставляет войну делом приятным, праведным и научным. Стоишь себе в стороне, изучаешь, как война влияет на невинные молодые мозги. Как это мило, доктор. Свихнувшиеся молодые мозги. Тебе ведь надо, чтобы они свихнулись, да, доктор? Исследования, публикации, прибыль, как я и говорил. Заработать денег. Совсем как я, Адам. Такая работа. Деловой подход, Адам. Очень прибыльный. Очень американский.
Адам. А ты–то сам ради чего? По твоим собственным грязным признаниям…
Эдвард. Это мои грязные признания. Я и говорю, что поехал сюда ради денег. И ты тоже, хоть и молчишь. Так кто из нас сволочь? Ты.
Адам. Так бы и врезать тебе по роже. Я тебя убью, сука. Если сейчас же не замолчишь, я тебя убью.
Эдвард. Не дотянешься, Адам. Даже если б мог, ты на это не способен.