Адам. Сказали, я уверен.
Эдвард. Да.
Майкл. Да.
Пауза.
Трудно не беспокоиться, да же?
Эдвард. Да.
Майкл. Да.
Адам. Хорошо, что ты не боишься.
Пауза.
Майкл. Мы ведь можем просидеть здесь долго.
Пауза.
Адам. Это моя главная претензия к «Ганди». Слишком он долгий, этот фильм. Очень долгий.
Свет гаснет.
СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ
Адам тихонько покачивается вперёд и назад, напевая «Someone to Watch Over Me». Проснувшийся Майкл сидит, переводя взгляд с Адама на Эдварда. Эдвард спит.
Эдвард что–то бормочет во сне. Адам чуть слышно шепчет.
Адам. Мама и папа, мама и папа, мама, папа.
Майкл. Невероятно, как мало здесь хочется спать. Ты тоже не слишком хорошо спишь, Адам.
Адам. Адам выиграл грант, Адам стал членом «Фи–бета–каппа», вы мной гордитесь?
Адам продолжает петь «Someone to Watch Over Me».
Майкл. Эдвард, конечно, спит без задних ног.
Адам. Нет, они слишком заняты, слишком много воспитанников, за ними надо следить. В нашем доме мы рады всем нашим маленьким обездоленным братьям и сёстрам. Наш вклад в строительство новой Америки. Так они думали, пока остальная Америка сама себя смывала в сортире. И Адам очень нам помогает.
Майкл. Как ты помогал?
Адам. Адам умница. Может, слишком большая умница. Как это может быть? Адам слишком много тревожится. Если ему позволить, он заберёт все наши тревоги. Избавьтесь от ваших тревог, предки, избавьтесь от воспитанников. Избавьтесь от сраных воспитанников. Господи, помоги мне. Я хочу — чего я хочу? Спать… просто спать. Не могу. Потому что когда засыпаю, мне снятся сны. Снятся мать и отец, и я слышу все ссоры в этом воинствующем доме. Снится моя девушка. Снится её семья. Снюсь я сам. И мне так страшно, потому что во сне я больше не узнаю сам себя. Господи, помоги мне. Господи, помоги мне. Вытащи меня отсюда. Прошу тебя. Тише, тише, малыш. Не плачь. Я с тобой, я с тобой, мама с тобой. Она сильная. Папа любит тебя. Пожалуйста, не теряй рассудок, добрый, хороший Адам, нам так нужна твоя сила.
Пауза.
Майкл. Тяжело видеть, как ты страдаешь. Разбудить Эдварда?
Адам. Нет.
Майкл. Лучше бы он не спал.
Адам. Сколько ты уже здесь?
Майкл. Четыре недели и три дня, я веду счёт.
Адам. Веди, да. Первый месяц ты ещё считаешь. И второй месяц. На третий месяц появился Эдвард. Ты начинаешь узнавать его ближе, четвёртый месяц. На следующий месяц он узнаёт тебя. Потом ты хочешь его убить. Или покончить с собой. А самый плохой месяц, этот месяц, когда ты не хочешь, чтобы тебя убили. Чего ты хочешь — это отправиться домой. Всё время хочешь домой. Хочешь услышать голос американца, любого американца, только бы не свой собственный. Как вы смеете? Я американец. Как вы смеете так поступать? Я американец.
Эдвард просыпается.
Эдвард. Адам, какого чёрта?
Адам. Как вы смеете так надо мной издеваться?
Эдвард. Что с ним случилось?
Майкл. Он американец.
Эдвард. Успокойся, Адам, успокойся.
Адам. Что я вам сделал?
Эдвард. Это я, это Эд, это я. Майкл здесь. Это мы.
Пауза.
Всё хорошо. Всё хорошо.
Пауза.
Адам. Мне надо будет хорошо выглядеть.
Майкл. Ты отлично выглядишь, Адам.
Пауза.
Адам. Они нас не изуродуют. Мы их самый ценный актив.
Майкл. Знаешь, я нахожу в этом некоторое утешение. Когда я потерял работу в университете, я чувствовал себя лишним. Большую часть жизни я посвятил созданию кафедры, и — оп–ля! — злая ведьма взмахнула разок палочкой, и всё пропало. Так что приятно почувствовать себя ценным. Нужным в каком–то смысле.
Пауза.
Мерзко, да?
Адам. Кто такой американец?
Эдвард. Тот, кто родился в Америке.
Адам. Американец — это, повторяю, ценный актив. Призовое имущество. Призовое, да, ценное, но не любимое. За голову американца всегда назначена цена. И у себя в голове американец верит в назначенную за него цену, потому что у них рыночная экономика, а при этой экономике всё имеет цену. Но та же рыночная экономика утверждает, что в зависимости от сделки цена может отличаться. И ценный актив, призовое имущество, этот американец не может регулировать свою собственную цену. А кто не может регулировать, тот в жопе. Я американец, я араб, я в жопе. Вот что между нами общего.