— Не бойтесь, я не причиню вам вреда, — попытался успокоить он ребят. — Так, сейчас кто-нибудь из вас отправится со мной на пруды, покажет и расскажет, как все произошло.
Он схватил за руку оказавшегося ближним к двери Ваньку, кучерявого, широконосого и толстогубого, похожего на белого негритенка, хулигана и двоечника, и поволок его к двери, где снова столкнулся со своим подчиненным. Тот нерешительно топтался на пороге.
— Стоит ли, товарищ майор?
— Стоит, если стоит, — отрезал Иванов, не склонный сейчас вступать в какие-либо дискуссии. — Прекратите разговоры, сержант. Остаетесь за старшего, а я смотаюсь на пруды — туда и обратно. Посмотрю на месте, что и как.
— Фуражку не забудьте. — Приходько услужливо протянул своему начальнику головной убор.
— Спасибо, — буркнул тот. — Будь на связи. Если что, я свяжусь с тобой по рации.
— Не надо, дяденька милиционер, — ныл Ванька, влекомый неумолимым майором к выходу.
— Я тебе сказал, не бойся! Слышишь, не бойся! Я не сделаю тебе ничего плохого. Всё самое страшное уже произошло…
Он запихнул упирающегося Ваньку на заднее сиденье, захлопнул дверцу, сел на водительское место, завел мотор и рванулся вперед. Затормозил только у ворот КПП и нетерпеливо забарабанил пальцами по рулю.
— Ну, скорее там! — прикрикнул майор на вышедшего открывать ворота солдата. — Оперативный выезд! Каждая минута дорога!
Выехав за пределы городка, милицейский «уазик» резко свернул налево и помчался сначала по бетонке, а потом по проселочной дороге, поднимая клубы пыли, по направлению к Рыжову. И только колхозные коровы, тупо пережевывающие весеннюю травку на лугу, провожали бессмысленным взглядом выпуклых карих глаз летящую машину. Да колхозный пастух дядька Парфён, привычно страдающий с похмелья, поднял кнут и припечатал вездесущую милицию крепким словцом.
«Уазик», плюясь гравием из-под колес, резко затормозил на съезде к дамбе, откуда было рукой подать до прудов. Нужно было лишь спуститься на несколько метров по каменистой насыпи к воде.
— Ну, вылезай, приехали, — окликнул майор Ваньку. Тот нехотя вылез из машины, пугливо озираясь по сторонам и с животным ужасом глядя на спокойную сейчас поверхность пруда.
Мужчина с мальчиком опустились на берег и дошли вдоль кромки обманчиво спокойной воды.
— Рассказывай, что произошло. Давай же!
— Я… мы… — начал Ванька, захлебываясь от волнения.
— Что ты там мычишь? Говори!
— Мы гуляли по берегу пруда. Увидели на той стороне рыбаков. Я еще подумал: «Что они, дураки, что ли? Какая здесь рыба?! Ведь после того, как отравили пруд…»
— Короче!
— Ну, мы начали кричать им. Обзываться… — Ванька перевел дух, сглотнул слюну и продолжил. — А потом Вовка, ну, сын ваш, стал швырять в воду камни… Мы не хотели ничего плохого. Так просто… шутили.
Ванька залился горючими слезами, вытирая глаза грязным кулачком.
— На вот, возьми, — протянул ему майор носовой платок сомнительной свежести. — Успокойся. Рассказывай дальше.
— Ну… там это… Потом вода в пруду как будто забурлила… из нее потянулись щупальца… страшные такие… с крючками на концах. Мы-то успели убежать, а ваш Вовка — нет. Потом мы услышали, как он кричит. Когда поднялись на берег, его затаскивало под воду. Потом, через пару минут, выбросило на песок. Рыбаков и след простыл. Мы побежали в ракетный дивизион, чтобы сообщить о случившемся, и нас отвезли в городок. И Вовку подобрали по пути…
— Где именно это произошло?
— Да вон там, возле того бурого валуна, — указал Ванька на камень, увязший в песке метрах в пятнадцати от того места, где они сейчас стояли. — Только я туда больше не пойду! Вы уж извините, дяденька милиционер.
— Хорошо, возвращайся в машину и жди меня. Только ничего там не трогай, сиди смирно. Приду — проверю!
Ванька заковылял по насыпи к спасительному «уазику», а майор направился к бурому валуну, к месту гибели своего ненаглядного Вовки.
— Дяденька милиционер, осторожнее там! — окликнул его Ванька, но тот только отмахнулся: иди, мол, без тебя разберемся. Майор тяжело шёл по берегу, оставляя в песке глубокие следы, которые тут же наполнялись мутной белесой водой. Наконец он достиг камня и оперся рукой на его шероховатую поверхность, нагретую солнцем. Какие природные катаклизмы извергли его из чрева земли, какие ветра и воды шлифовали его бока, какие ледники притащили его сюда, на берег пруда, чтобы через миллионы лет после своего рождения встретиться в этот роковой час с майором Ивановым, простым советским милиционером?
Майор медленно подошёл к самой воде и так же медленно наклонился над гладью пруда, пытаясь разглядеть своё отражение. На него из водного зеркала глядел его покойный сын! Тогда майор ударил ладонью по воде, поднимая тучу брызг, радужно заискрившихся в лучах вечернего солнца, и закричал страшным голосом:
— Шутить со мной вздумал?! Кто ты?! Да мне плевать, кто ты — хоть Водяной, хоть Леший, хоть сам Сатана! За сына ты мне ответишь, понял?! Выходи! ВЫХОДИ, МАТЬ ТВОЮ!!!
Ни звука. Тишина. Только слышно, как под сапогами майора, мечущегося по берегу, негромко поскрипывают песок и галька.
— Ах, так?! Ну, тогда я сам к тебе приду!
И он, разбрызгивая воду, пошел вглубь пруда. Когда вода поднялась до колен, холодными струями затекая в сапоги, навстречу ему из чёрной глубины поднялось полупрозрачное щупальце, усеянное острыми шипами, нет, скорее лезвиями, блестевшими костяным мертвенным блеском.
— Ну что, спрут, поговорим?!
Майор выхватил из кобуры пистолет, передёрнул затвор и разрядил оставшиеся в обойме патроны в щупальце, которое рассыпалось брызгами и втянулось под воду. Гладь пруда взволновалась, волны поднялись до пояса майора, торопливо перезаряжающего пистолет, и из глубины начало подниматься нечто белесое и размытое, похожее на шляпку поганого гриба или на склизкую медузу, по краям увенчанную шевелящейся бахромой щупалец. Вода уже окатывала майора с головой и чуть не сбивала с ног. Шляпка гриба начала вращаться против часовой стрелки, веером распустив конечности, со свистом рассекающие воздух. Вот одно из щупалец полоснуло майора по горлу — голова отделилась от тела, вода окрасилась кровью. Следующее щупальце развалило не успевшее рухнуть тело на уровне пояса. Все было кончено.
А в «уазике», стоящем на дамбе, обезумевший от ужаса Ванька орал в отключенную рацию:
— На помощь! На помощь! ЗАБЕРИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА!!
23. Парфён. Рыжово
Вечером пастух Парфён гнал немногочисленное колхозное стадо в Рыжово. Мычали коровы, поднимая пыль; раздраженно щелкал кнут, в облаке пыли висела матерная брань. Особенно доставалось рыжей криворогой и косоглазой корове, адской бестии, которая постоянно норовила отбиться от стада, а теперь явно не торопилась на вечернюю дойку, уныло плетясь в хвосте. И удары кнута, и ругань Парфёна только добавляли ей упрямства, но, увы, не скорости, что явно не соответствовало планам пастуха. Душа его горела в нетерпеливом ожидании доброй порции спиртного.
— Ну, рыжая, пошла, чертово семя! — орал он, в очередной раз приложив непокорную скотину поперек хребта. — Мать твою в селезенку, пошевеливайся!
Между тем стадо медленно втягивалось в тёмный зев коровника. Коровы, пересчитанные и разведенные по стойлам, перешли в полное распоряжение доярок.
Выходя из коровника, Парфён столкнулся со своим закадычным дружком и собутыльником Прошкой, мужиком неопределенного возраста, ходившим круглый год в грязной и рваной телогрейке и сапогах с обрезанными голенищами. Прошка явно искал своего дружка, размахивал руками и горячился.
— Да ты толком говори, что случилось, — привел его в чувство Парфён.
— Я, значится, и толкую: сёдни на прудах мальчонка погиб, милицейский сынок. Да, Иванов по фамилии. А потом отец евоный разбираться, значится, приехал. Ну и тоже… того… С час назад труп его расчленённый в мешок поскидали и в городок увезли. Что творится! Кошмар!
— Ну, дела! Давно вокруг прудов недоброе деялось… Погоди, а ты не брешешь?
— Кто? Я?! Да ты, Парфён, меня, что ли, не знаешь?..
— Знаю. Потому и сомневаюсь.