Постепенно Гриша успокоился. Перестало бешено колотиться сердце, как у загнанного зайчонка. Потом он хитренько посмотрел снизу вверх на отца одним глазом.
— Ты не сердишься, пап? И не будешь на меня сердиться?
— Это ты о чём?
— Подожди здесь. Я быстро. — И бросился в кусты. Вернулся он через минуту, таща за одну лямку вещмешок.
— Вот это я обменял на наши монетки.
Было у них с десяток советских серебряных полтинников двадцатых годов, да немного дал в свое время Иван — Николаевский рубль и несколько штук серебряной мелочи. Григорий вытащил из мешка сапёрную лопатку, небольшой топорик в чехле, фонарик и к нему еще пару батареек, моток бечёвки, фляжку с водой и маленький пакетик с десятком карамелек. Воронин сразу понял, что к чему.
Несколько дней назад он обмолвился сыну, что должен быта подземный ход — кабельный канал на огневую позицию, как раз в том месте, на которое сейчас наползла Сфера.
— Вот, папа! Пойдем Андрюшку спасать?
— Ну, хорошо. Попробуем…
Они быстро прошли по тропинке к разрушенной станции и через разрывы в проволочном ограждении вышли на антенный павильон. Немного сбоку от него, рядом с бетонной дорогой, Воронин подошел к металлическому листу, выкрашенному в зелёный цвет, и сдвинул его в сторону. Под ним была крышка люка с навешенным на петли замком. После двух-трёх ударов обухом топора замок отскочил, и Воронин поднял крышку. Показались металлические ступеньки, ведущие вниз, в темноту.
— Вот! Не страшно, сын? Нет? Ну, пошли!
Воронин включил фонарик и по ступенькам спустился в люк. 0н попал в маленькую комнату, посветил по стенам, нашел выключатель и зажег небольшой светильник на стене, закрытый плотным, пыльным стеклом. За отцом вниз спустился и сын. Воронин поднялся наверх, взял рюкзак и опустил за собой крышку люка.
— А если нас кто-нибудь закроет сверху, то как мы выберемся? — изменившимся голосом спросил Гришка.
— Не боись. Здесь выходы во все стороны. Вот этот коридор — на электроподстанцию, этот — к связистам, в линейный зал, этот — на командный пункт. А нам нужен вот этот. — И Воронин подошёл к квадратному проёму в стенах комнатки, повернул рубильник на правой стенке. Засветился ряд тусклых огоньков, уходящих вдаль.
В подземелье было довольно прохладно, Воронин снял китель и, подвернув рукава, надел его на сына.
— Пап, а у тебя там пистолет? Надень ремень на меня. — Воронин дважды обернул ремень вокруг сына, связав его портупеей. — Вот теперь я уже совсем не боюсь. Я теперь совсем как ты, папа!
Воронин накинул рюкзак на одно плечо и вошел в коридор. Для того чтобы было легче идти, он потихоньку рассказывал:
— А знаю я все это потому, что бывал уже здесь несколько раз. Служил здесь знакомый офицер, мы пришли в эту часть в один год. Так он по совместительству занимал должность кабельщика-техника и дератизатора.
— А что это такое «де-де…»?
— Это специалист по борьбе с грызунами, с крысами и мышами. Он каждый месяц ездил в Серпейск, в санэпидстанцию, привозил ящик отравы и раскладывал её в кулечках по кабельным каналам. А этих каналов здесь несколько километров. Правда, не все такие большие, как этот. Есть такие, что ползком еле проберешься, а есть, что просто вскрывают сверху. Вот видишь, вон там кулёчек с горошинками серого цвета, а рядом крыса валяется. Уже бывшая крыса.
— Пап, а зачем их отравляют? Их ведь тоже жалко.
— Они первые враги кабелей. Мышки обычно любят вот эти, тонкие. Там под оплёткой такой белый пластик есть, стирофлекс называется. Он для мышей лучше масла.
— Масла! Ха-ха. Хлеб с маслом…
— Да! А крысы всё жрут. И вот эти толстые резиновые кабели. А там внутри напряжение. Так несколько раз в год бывает замыкание. Хорошо, если не случится крупного пожара.
Так за разговорами пробирались вперёд. Правда, идти было нетрудно. Кабели были аккуратно развешаны на кронштейнах по стенам, только в нескольких местах на полу валялись не размотанные бухты провода, да в двух-трёх местах пришлось пробираться через завесы перепутавшихся кабелей: видимо, не выдержали нагрузки кронштейны.
Несколько раз попались ступеньки сварных лестниц, ведущие вверх. Воронин внимательно осматривал их, подсвечивая фонариком. Все они заканчивались люком, запертые снизу на задвижку. Это могло пригодиться.
— Пап! А ведь по этим лестницам сюда могут пробраться шпионы, американцы. Ведь мы где-то под Лесным городком.
— Видишь, они закрыты снизу, да и сверху их не видно — дёрн, трава. Чужие здесь не ходят.
Ну, вот и пришли! Бетонные стены коридора и потолок были разрушены. Далее путь перекрывала земляная осыпь, наискосок плотной пробкой перекрывая коридор. Воронин остановился. Сбоку к нему прижался Гришка. Помолчали.
— Пап, но у нас есть лопата.
— Попробуем…
Воронин взобрался на осыпь и попробовал лопаткой откидывать землю. Но уже сантиметров через двадцать встретилась плотная, фиолетовая, похожая на резину, скользкая преграда. Лопата не могла взять ее даже на миллиметр.
— Ничего, Гриша, у нас с тобой не получится…
Гришка вдруг зарыдал в голос, завизжал, закричал:
— Ах ты, гадина, нас не пускаешь?! Ты нам всю жизнь испортила!
Он схватил топорик, взобрался на насыпь и стал бить в небольшое окошко, очищенное отцом. Внезапно откуда-то раздался глухой гул, а потом громкое шипение. Коридор начал заполняться фиолетовым светящимся туманом. Гришка выронил топорик и, недвижимый, сполз на пол.
О том, что было дальше, Воронин помнил только небольшими обрывками. Как схватил сына на руки и почти бегом бросился назад. Как им удалось добраться до ближайшей лестницы; как, в кровь обдирая пальцы, открыл задвижку люка; как, упираясь плечами, руками, головой, с хрустом в позвоночнике, откинул крышку, а затем, глотнув свежего воздуха, опустился снова вниз и вытащил сына, — обо всём этом Воронин вспоминал как в бреду. Почему-то вспоминалось потом, что, как только он убрал ноги подальше от люка, с грохотом рухнула крышка, закрыв черневшее отверстие лаза, и долго-долго дрожали ветки небольшой ёлочки, росшей рядом.
Очнулся он уже тогда, когда солнце стояло высоко. На коленях у него спал сын, спокойно посапывая.
Тут он услышал стук каблуков по бетонной дорожке и голос:
— Джеки, Джеки, сюда. О, Джеки!
У Воронина засвербило в носу, и он громко чихнул. Раздался громкий собачий лай, и между ёлочками и кустиками показался огромный пес, большими прыжками сокращая расстояние между ними, заметно уменьшавшееся каждый миг.
Кто-то завопил:
— Джеки, фу! Джеки, фу!
Воронин схватил сына, пригнулся к нему, закрывая собой. Он успел заметить, как пёс взвился в воздух в последнем прыжке. Но что-то остановило его на лету, скрутило узлом и швырнуло оземь. Тут на тропинке показалась женщина. Она остановилась, прижала руки к груди, побледнела, переводя округлившиеся глаза со своего Джеки на Воронина со спавшим у него на руках сыном. И вдруг завизжала. Воронин хотел сказать:
— Что визжишь, дура! Не видишь, что сын спит?
Но женщина развернулась и бросилась бежать. Джеки встал и медленно поплелся за ней, подволакивая задние лапы. За ним оставалась кровавая дорожка. А Гришка проснулся.
40. Сфера
Сколько тревог и волнений навалилось на наших путников за каких-то пару часов, с тех пор, как они покинули церковь! Усталый мозг уже отказывался вмещать в себя все эти неприглядности и ужасы, царившие на улицах села. Андрей впал в мрачное состояние духа и шагал вперед молча, стиснув зубы; Игорь был готов то плакать, то смеяться и постоянно нёс какую-то ахинею, лишь бы не молчать, лишь бы нарушить разлившуюся в окрестностях тишину, которая комариным писком звенела в ушах. И только Горелов сохранял самообладание, понимая, что их миссия еще далека от завершения.
— Как там наши-то, в церкви? — тараторил Игорь, забегая вперед и преданно заглядывая в глаза учителю. — Не вернуться ли нам назад, как вы считаете, Виктор Александрович?
Учитель промолчал и только отрицательно мотнул головой.
— Ты что, Метис, сдрейфил? — одернул его Андрей.
— Ничего не сдрейфил!.. Просто устал маленько… Виктор Александрович, как ваша нога? Идти можете? — Он заметил усилившуюся хромоту Папы Карло и теперь хватался за нее, как за спасительный шанс.