— Чудо, говорите? Феномен? А разве чудеса бывают?
— Оказывается, бывают! Пока какое-либо явление не получило рационалистического толкования, оно воспринимается людьми как нечто сверхъестественное, как чудо.
Вскоре подкатили по старинной дубовой аллее, изрядно загаженной колхозным скотом, к белевшему сквозь вековые кроны зданию сельсовета. Васька лихо затормозил у крыльца.
— Прибыли!
На ступеньки выбежал суетливый мужичок в цивильном костюме, впрочем, довольно засаленном и помятом, замашками своими похожий на колхозного счетовода.
— Васька! Петька! Где вас черти носят? Скорее разгружайте машину — и на общее собрание!
Но, заметив посторонних, осекся, сделал неуверенный шаг назад и даже присел от удивления.
— А эт-то кто такие? — Справившись с волнением, счетовод приободрился, приосанился и испытующе вперил взор в непрошенных гостей.
Учитель представился сам, представил своих подопечных и вопросительно посмотрел на счетовода.
Тот замялся, снова засуетился, всплеснул ручонкам и, приняв решение, юркнул в двери, бросив через плечо:
— Ждите, я доложу!
– Однако, — протянул Андрей, недоуменно пожимая плечами. — Ну и порядочки у них здесь! Не соблаговолят ли почтенные члены комитета удостоить наши скромные персоны высочайшей аудиенции?
Риторический вопрос повис в воздухе. Пала Карло и Метис хранили молчание. Не шумела листва вековых дубов, воздух, казалось, превратился в густой сироп и с трудом проникал в лёгкие. Всё замерло, как перед грозой. И только Васька с Петькой, тихонько переругиваясь, возились в кузове грузовика.
Вскоре счетовод вновь возник в дверном проёме в сопровождении двух дюжих молодцев, похожих друг на друга как две капли воды: квадратные плечи, бритые затылки. Это были братья Самойловы, кооператоры, промышляющие торговлей в Серпейске и приехавшие недельку-другую погостить у тётки. Новая порода людей, подумал Андрей, где только таких производят? Он ещё нашел в себе силы негромко пошутить:
— Императорская гвардия!
— Знать бы только, кто император, — так же негромко парировал Метис.
Счетовод, скова напустив на себя начальственный вид, велеречиво изрёк:
— Виктор Александрович, ребята, добро пожаловать в Рыжовский сельский Совет! Члены Комитета спасения готовы принять вас. — И приглашающим жестом указал на дверь. Только что не раскланялся! Только что традиционные русские хлеб-соль не поднёс на серебряном блюде, накрытом расшитым полотенцем! Счетовод в очередной раз сменил выражение подвижного лица, и теперь так и лучился добродушием гостеприимного хозяина. Непроницаемые физиономии каждого из квадратных молодцев резко контрастировали со столь любезным приглашением.
— Эх, не нравится мне всё это, — вздохнул сокрушенно Метис. Но делать нечего: назвался груздем — полезай в кузов. Счетовод семенил впереди, указывая дорогу по коридору, увешанному портретами передовиков производства. Здесь направо, пожалуйста, сюда. Два брата-квадрата неотступно следовали сзади, их холодные серые глаза сверлили затылки гостей, их горячее дыхание подгоняло пленников вперед.
Счетовод распахнул дверь, обитую черным дерматином и уже украшенную напечатанной красной краской через трафарет табличкой: «Комитет спасения». Учитель с ребятами ступили на порог комнаты, украшенной красной ковровой дорожкой, упирающейся в массивный дубовый стол под красным же сукном, за которым восседали…
Горелов сначала не поверил глазам своим. Сердце гулко бухнуло в груди и провалилось куда-то в пятки. За столом восседали двое доблестных кагэбэшников — Дед и Лейтенант — и ещё двое незнакомых представительных мужчин, очевидно, председатель колхоза и председатель сельсовета. Впрочем, на этих Горелов не обратил особого внимания — только взглядом скользнул — и снова упёрся в недобро сверкнувшие исподлобья, из-под клочковатых седых бровей стальные глаза Деда, холодные глаза убийцы и палача.
Тем временем два брата-квадрата неслышно выросли за спинами наших путешественников, отрезая им путь к отступлению.
41. Вне Сферы. Капитан Воронин
Едва Воронин пришёл домой, как к нему заявился врач части Константиныч. Он долго молча всматривался в капитана, а потом сказал:
— Я вижу, что тебя совсем заездили на службе. Тебе надо отдохнуть. Давай сделаем так. Сейчас идет машина в вышестоящий штаб. А там я свожу тебя в госпиталь. Думаю, удастся оформить освобождение на месячишко. Я сам поговорю со специалистами, а ты не особенно расстраивайся, молчи больше, говори, что сильно болит голова и что устал очень. А на обратном пути покажу тебя своему другу, он работает в клинике.
Воронин не знал, что на него уже заведено дело, по которому даже в нормальный дурдом не возьмут. Там была и медицинская характеристика, и служебная, и даже два-три доноса, хранившихся до того у особиста. Какую-то бумажку добавил и начальник госпиталя, звонивший в присутствии Воронина по нескольким номерам, но нигде в течение текущей недели места не освобождались.
На обратном пути машина свернула с шоссе где-то возле правления колхоза «Верный путь» на просёлок. После езды по довольно сильно разбитой дороге через поля и небольшие берёзовые рощицы, минут через двадцать подъехали к группе одиноко стоящих домов, по виду похожих на заброшенную дворянскую усадьбу. По полузаросшим аллейкам с чахлыми деревцами слонялись странно одетые и странно ведущие себя личности.
Константиныч провёл Воронина в облупленное двухэтажное здание. Через полутёмный, пахнущий гнилой сыростью коридор прошли в маленькую, с одной продранной кушеткой, комнатку с тускло горящей, засиженной мухами лампочкой.
— Посиди здесь, подожди, — сказал Константиныч и вышел в другую дверь, на которой не было никакой надписи. За дверью послышались глухие голоса, затем выглянул Константиныч и кивком позвал Воронина за собой.
Сидящий за столом седой человек в белом халате мельком взглянул на Воронина через очки. «Раздевайся», — кивнул на кушетку, не менее древнюю по внешнему виду, чем в прихожей, и продолжил шуршать лежащими перед ним бумагами.
Осмотр закончился довольно быстро. Всё было как обычно: поколачивания, покалывания, чиркания карандашиком и т. д.
Воронин вернулся в знакомую уже комнатку, уселся на знакомую кушетку и откинутся к прохладной стене, выкрашенной в какой-то буро-непонятный цвет, видимо, уже несколько лет назад. Сквозь неплотно прикрытую дверь были слышны голоса: плохо различимый, вполголоса, бубнёж Константиныча и отчётливый, резкий, не привыкший сдерживаться в собственном кабинете голос хозяина. Воронин не особенно вслушивался, ему было всё равно, тем более что внимание как бы уплывало временами, хотелось спать. Но кое-что можно было разобрать:
— Нет, Константиныч, ты меня на это дело не сватай. Ну что ж из того, что я помог тебе прошлый раз?! Что же было тогда? А! Два солдатика, помню-помню, один совал проволочки в розетку. А другой? Да, другой искал Гитлера в кабельных каналах. Ну, тот раз я тебе помог как бывшему однокашнику. Тогда было ясно, что солдатики только «косили», придуривались. А здесь совсем другое дело, человек здоров, только устал очень, заездили его вконец. Отдохнёт, всё восстановится. Да ты мне не толкай эти бумажки. Что? Говоришь, что всё согласовано с особым отделом? Вот этого ты мне не должен был говорить! Ложил я на ваш особый отдел. Клал! Понял? Вот когда ты заходил сюда, обратил внимание на двух мордоворотов с покарябанными рожами? Только до твоего приезда мы четыре часа не могли перевести одного моего пациента с одного места на другое, пока не сняли решётки с окон и не подогнали спецмашину. Понял, какой у меня контингент? А ты тут... Ну, давай дёрнем. (Звяк-звяк. Буль-буль). Что, вообще не принимаешь? Ну и дурак! Да, я слышал, что тебя по кускам собирали, когда ты на северах с вертолетом грохнулся. Так ведь собрали же! Тем более лечиться надо. А это что за фокус? Ты мне конвертов не предлагай! Отдай их назад. А если хочешь, приезжай ко мне на выходные, махнём в столицу, там есть у меня несколько нормальных точек. И этого не можешь? Машка не пускает? Конечно, это причина! А на будущее ко мне с этими филькиными бумажками не приезжай. В эту клинику можно попасть только по направлению вашего головного Темногорского госпиталя. Уяснил? Ну, бывай!