— Мария Федоровна, а вы уверены, что икона до сих пор находится здесь, в церкви? — усомнился Игорь.
— Да, Игорек, конечно, — убежденно ответила баба Маша. — Я просто чувствую ее присутствие.
— Я тоже чувствую, — подтвердила Ксюха. — Это словно какая-то радостная сила, наполняющая тебя. Только вот пока что не могу определить, откуда она исходит. Такое впечатление, что отовсюду.
Ксюха остановилась в самом центре, выставила перед собой ладони, закрыла глаза и стала медленно поворачиваться вокруг своей оси. Папа Карло и Андрей, державшие фонарики, внимательно следили за движениями девочки и так же медленно вели лучи по кругу, хотя Ксюхе освещение вовсе и не требовалось. Она смотрела, но не глазами, а, казалось, каждой порой кожи впитывала мистическое излучение этого места.
И тогда баба Маша стала нашептывать слова молитвы, мелко крестясь и не сводя со своей любимицы глаз. Та сделана один оборот, отрицательно покачала головой, но не оставила дальнейших попыток. Ксюха начала тихонько вторить молитве — и вдруг словно мороз прошел по ее коже, так же внезапно сменившись нестерпимым жаром. Девочка вздрогнула, замерла и уверенно протянула руку вперед.
— Там! — и, подтверждая правильность своего выбора, открыла глаза и кивнула. — Точно там!
Возглавляемая ею процессия направилась в указанную сторону. Теперь девочка держала вытянутые вперед руки ладонями вниз, и, казалось, с пальцев, тихонько потрескивая, срывались крохотные искорки. Постепенно шаги ее стали замедляться и она начала говорить, все громче и громче, сопровождая счет шагов словами молитвы:
— Отче наш, иже еси на небесех. Один! Да святится имя Твое. Два! Да приидет Царствие Твое. Три! Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Четыре! Хлеб наш насущный даждь нам днесь. Пять! И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим. Шесть! И не введи нас во искушение. Семь! Но избави нас от лукавого. Восемь! Ибо Твое есть Царство и сила и слава ныне, присно и во веки веков. Девять! Аминь. Десять!
— Здесь! — воскликнула она. — Виктор Александрович, дайте, пожалуйста, на минуточку ваш посох.
Папа Карло молча протянул Ксюхе посох. Она приняла его, с любопытством оглядела и огладила, попробовала на вес, примерилась, взяла поудобнее и ударила в пол со словами:
— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, камень, отворись!
Пол с громким треском и грохотом лопнул, выбрасывая в воздух кучу каменной шрапнели и клубы пыли, заставившие людей прикрыть лица руками и отступить на несколько шагов. Вокруг места удара, ставшего как бы эпицентром небольшого землетрясения, зазмеились изломанные трещины, образовывая неровно очерченный по периметру прямоугольник.
— Это люк! — изумился Андрей. — Только как бы нам теперь его поднять?
— Кажется, в мастерской я видел пару ломов, — тут же нашелся глазастый и памятливый Игорь. — Я сейчас, я мигом!
Через пять минут он вернулся, запыхавшийся и довольный, неся в каждой руке по металлическому лому, против которых, как известно, нет приема. Поэтому, действуя ими, как рычагами, Андрей и Юрка без особого труда подняли и перевернули образовавшийся каменный блок. Под ним обнаружился настоящий деревянный люк, окованный железными полосами и с кольцом посередине. Но все одиночные Юркины попытки открыть его сначала не принесли результата. Тогда в кольцо просунули лом, и с пришедшим на помощь Андреем Юрке рывком удалось откинуть пронзительно заскрипевшую на проржавевших петлях крышку. Из отверстия в полу повеяло могильным холодом и сыростью. В темноту уводил ряд прогнивших от времени ступенек, покрытых пятнами бурого мха и белесой плесени.
— Так, есть желающие сопровождать бабу Машу? — спросил Папа Карло. Все, и даже Ксюха, без колебаний предложили свои кандидатуры.
— Будет достаточно двоих, — решил Горелов. — Юра, Андрюша, поосторожнее там.
Первым начал спускаться Андрей, подсвечивая себе фонариком и свободной рукой упираясь в шершавую сырую стену, за ним следом, поддерживая бабу Машу, шел Юрка. Ступеньки скрипели, потрескивали и постанывали под ногами, но, к счастью, выдерживали вес. Свет фонарика тревожно метался по стенам и полу, тени пугливо отступали вглубь подземного хода. Наконец непродолжительный, но опасный спуск был благополучно преодолен, и наши искатели с облегчением почувствовали у себя под ногами твердый каменный пол. Андрей обернулся назад, посветил под ноги, перевел взгляд на своих спутников — все, мол, в порядке? — и, получив утвердительный кивок от Юрки, продолжил путь вперед. В тесноте и темноте подземелья они почему-то предпочитали молчать, и сторожкую тишину нарушали только звуки шагов, гулким эхом отражавшиеся от стен. Недлинный, метров пяти или шести, ход вскоре закончился. Фонарик выхватил из темноты небольшое помещение, келью, вырубленную в скальной породе почти век назад. Андрей посветил на пол, коротко вскрикнул и отпрянул назад. Юрка поддержал друга за плечи и встревоженно поинтересовался:
— Что там такое, Толстяк?
— Т-там этот… к-как его… с-с-скелет, — дрожащими губами пролепетал Андрей.
— Ну, не бойся. Мертвые не кусаются. И не потеют. Давай-ка посмотрим, кто здесь побывал до нас! — подбодрил Андрея Юрка.
— Ребята, с вами всё в порядке? — донесся сверху встревоженный голос Папы Карло.
— Да-да, все нормально! — бодро отозвался Юрка. — Продолжаем поиск!
На этот раз, уже подготовленные, ребята более спокойно восприняли скорбное зрелище. Только тихонько ахнула за их спинами баба Маша и зачастила скороговоркой: «Господи, помилуй, Господа, помилуй, Господи, помилуй!»
Труп мужчины, а точнее, то, что от него осталось, лежал на животе, ногами к выходу, протянув руки к неглубокой нише в стене, в которой смутно вырисовывался завернутый в красный бархат предмет. Мужчина был одет в полуистлевший костюм старого, очень старого фасона. Рядом, отброшенный к стене, валялся факел, переставший гореть как минимум несколько десятилетий назад. Юрка, парень не робкого десятка и не из брезгливых, осторожно перевернул скелет, обряженный в костюм, на спину. Желтоватый череп с остатками волос и провалами на месте глаз и носа уставился на непрошенных гостей с жутковатой, пугающей ухмылкой. Из правой глазницы неторопливо выполз большой черный жук и важно прошествовал в темноту по каким-то своим неотложным жучиным делам. Юрка лишь на мгновение отдернул руку, а потом все же нашел в себе силы обыскать покойника, и из внутреннего кармана пиджака извлек на свет небольшую книжку в потрескавшемся коленкоровом переплете, потерявшем свой первоначальный цвет под действием времени и сырости.
— На, грамотей, это по твоей части, — протянул он книжицу Андрею.
— Паспорт, выданный на имя гражданина Франции Сержа Волконски. Туристическая виза на въезд в Советский Союз сроком с 14 июля по 14 августа 1947 года. Так это же, похоже, тот самый внук князя Волконского, построившего церковь! Вот, оказывается, где он нашел свою смерть!.. А это еще что такое? — удивился Андрей, вытаскивая из-под обложки паспорта сложенный вчетверо листок бумаги, ветхий, пожелтевший, крошащийся на сгибах и по краям. — Какое-то письмо… Плохо видно, чернила расплылись… Юрка, посвети-ка… Ага-ага, понятно. Так, читаю.
И он срывающимся от волнения голосом озвучил предсмертную записку князя: «Пишу в затухающем свете факела, строчки расплываются и прыгают перед глазами… Поэтому простите за плохой почерк. Ха-ха, у меня еще хватает, сил… здесь неразборчиво… прибыл в Советский Союз, на родину моих предков, бежавших от большевистского террора на Запад, с единственной целью — найти в бывшем имении моего деда бесценную икону, согласно семейному преданию, способную творить чудеса. Но намерение моё было, как я сейчас, к сожалению, поздно, начиная осознавать, неправедно и греховно. С помощью вырученных от продажи иконы денег я хотел… Тут пара строчек расплылась… крестьяне, колхозники по-нынешнему, люди забитые и запуганные, с подозрением относящиеся к иностранцам, помогли мне отыскать тайник. При виде обещанных денег они забыли все свои страхи!.. Здесь сгиб, слова не читаются… люк от закрывающей его каменной плиты. Я проник внутрь, нашел икону, но не смог её взять! Возможно, вы усомнитесь в моем душевном здоровье, что немудрено, я сам начинаю в нем сомневаться, но она была окружена невидимым, но непреодолимым барьером. По крайней мере, мои руки не смогли… Снова неразборчиво… оказался наглухо замурованным. Я кричал, я стучался, я пробовал приподнять люк. Безрезультатно! Такое впечатление, что каменная плита вновь, целая и невредимая, скрыла его от людских глаз. Всё напрасно! Крестьяне, конечно же, не станут сообщать о происшествии властям, побоятся наказания. У меня хватает ума, чтобы понять это. Так что надеяться на них не следует. Остается только уповать на Божью милость. Но я сам прогневал Его своим безрассудным поступком. И вот умираю, погребённый заживо. Горе мне, горе!.. Прощайте. Adieu. Князь Волконский».