— Что вы… что вы… товарищ старший лейтенант, — гнусавил Хакимов, глотая кровавые сопли и в испуге отползая на тощей заднице в угол. — Я же только чтобы… разведать обстановку… как-то помочь… из плена вызволить…
— Ишь ты, спаситель нашелся! А впрочем, располагайся, приведи себя в порядок, потом поговорим. — Нестеров устало махнул рукой и вернулся на свое место, как-то обреченно закурил помятую «Приму», поделившись куревом с сокамерниками, а горе-воином занялась Ксения, добровольно взявшаяся исполнять обязанности сестры милосердая и все более свыкающаяся с этой почтенной и тяжкой ролью. Судя по безрадостной перспективе, ее умение могло еще не раз понадобиться узникам станции. Не сейчас. Не сегодня. Потому что отпущенные ей силы иссякали, и после очередного исцеления она, с трудом переставляя непослушные ноги, в полном изнеможении добралась до деревянного ложа по соседству с бабой Машей, по дороге даже пошатнулась, но была своевременно поддержана под локоть Андреем, выказавшем себя истинным джентльменом в этом доме скорби.
Странное дело, Андрюха, признанный лидер среди пацанов, всегда державшийся скованно в присутствии особ прекрасного пола, на этот раз присел рядом с девушкой, не отдернул доверчиво протянутой руки и даже завязал разговор, постепенно сошедший на интимный шепот.
Между тем дело близилось к вечеру, если верить часам, и после скудного обеда-ужина пленники, утомленные богатым на трагические события днем, стали укладываться спать. Игорь, сопровождаемый недовольно бурчащим охранником, сходил по нужде и, вскоре вернувшись, скорчился на топчане и забылся тяжелым сном. Уснула баба Маша, не выпуская заветной иконы из рук, дочитав до конца очередную молитву; провалился, как в омут ухнул, Юрка; затих в объятиях Морфея беспокойный Нестеров. Папа Карло вместо молитвы воспроизводил в уме выученное наизусть и по обоюдному согласию с Марией Федоровной запрятанное за оклад иконы до лучших времен письмо друга:
«Дорогой друг Виктор свет Александрович!
Представляю твое удавление по получении сего письма. Ведь вы меня уже похоронили. Впрочем, это не так уж далеко от истины. Но по порядку, хотя, находясь в растрепанных чувствах и на волоске от гибели, сложно излагать свои мысли логично и последовательно. Все же попытаюсь, иначе это послание теряет всякий смысл.
Сейчас мне почему-то все чаще вспоминаются годы учебы в универе. Эх, золотое было времечко! Смотрю на студенческие фотографии, на своих однокурсников. Какими мы все-таки были молодыми, талантливыми, честолюбивыми и… наивными. Где теперь все наши? Как они? Как говорятся, иных уж нет, а тех долечат… Разнесла-разметала нас жизнь по просторам нашей необъятной родины, а кого и того подальше. По смутным сведениям, время от времени просачивающимся в мою скорбную обитель, знаю следующее: Лёвка уехал в Штаты, преподает там в университете; Борис защитил докторскую, занимает важный пост в Академии наук; Генка спился и сошел с круга; Ванька и Толян померли, да будет земля им пухом; ты вот учительствуешь в глубинке… Извини, старик, что впал в слезливо-сентиментально-ностальгический тон, сам не люблю всех этих соплей. Да, стареем, брат, стареем! Такое вот длинное предисловие получилось, но непросто, ох как непросто перейти к сути, поведать тебе повесть, печальней которой нет на свете. Ну вот, опять вырвалась какая-то редкостная дребедень. Извини, дружище…
Итак, о себе. После универа и практики в Пермской губернии вернулся я в родное Подмосковье. И угодил, молодой идиот, в любезно распахнутые объятия военного ведомства, ВПК. Тогда-то я считал, что не грех поработать на благо укрепления обороноспособности отечества. Тем паче что в «оборонке» — финансирование, оборудование, перспективы. Сам понимаешь! А особливо хотел осуществить я на практике одну любопытную идейку. Ну и осуществил на свою голову! Молодой был, глупый. И вот за тридцать лет верного служения родному государству чего добился… Жутко засекречен, потерял семью, лишился всяческих связей с внешним миром. Захоронен, захоронен в прямом и переносном смысле.
Конечно, здесь, в нашем «почтовом ящике», все условия для работы, грех жаловаться. Но что это за адский труд, направленный лишь на смерть и разрушение! Под моим чутким руководством создано оружие совершенно нового типа. Пока не буду вдаваться в подробности, все выкладки найдешь в приложении, сообщу лишь , что это биологическое оружие, и активизируется оно, попав в водную среду. Последствия для противника катастрофические! И эти идиоты, эти маньяки решили испытать его в полевых условиях! На собственной территории! На полигоне в Поплесецке! О, они даже не представляют себе, какого джинна выпускают из бутылки. Я их отговаривал как мог, писал в доступные мне инстанции, своему непосредственному руководителю, ссылаясь на то, что исследования еще далеки от завершения и невозможно предсказать результат. Но что для них моя слава? Звук пустой. Наши генералы жуть как спешили отрапортовать начальству и получить очередную побрякушку на грудь. Да, мечтали мы, прекраснодушные романтики, о мирном атоме и о мирной науке. Но… человек предполагает, а ВПК располагает. Казалось бы, холодная война, железный занавес, гонка вооружений , противостояние с Западом, — все это в прошлом. Как бы ни так! И у нас, и у них всегда найдется генерал, метящий в маршалы, спящий и видящий в сладких грезах третью мировую. Война для них — серьезный бизнес, огромные деньги. Куда уж там!
Дело осложняется тем, что в процессе исследований «икс-два», так неоригинально, но таинственно называется новое оружие, выявлен неожиданный фактор. В определенных условиях «икс-два» начинает функционировать как своего рода органический компьютер, способный на самонастройку и саморазвитие. Да-да, пусть это звучит как фантастика, но это самая что ни на есть чистая правда! Часть опытов дала именно такие результаты. Так сказать, побочный эффект. Я сам еще до конца не разобрался, а теперь это уже, видимо, и невозможно. В любом случае это вещь пострашнее сибирской язвы!
Витя! Дорогой мой Витя! Ты — единственный человек, которому я могу доверить эту страшную тайну. Я долго и мучительно размышлял и пришёл к такому решению. Осознавая всю степень ответственности за содеянное, я решил уйти из жизни. Теперь уж по-настоящему , окончательно и бесповоротно. Нет-нет, не нужно меня отговаривать. Это единственный выход. Разумеется, я сделал все необходимые приготовления. Запомни хорошенько. Я по мере возможности уничтожил все следы преступления: стер компьютерные файлы с результатами опытов, нейтрализовал биологический материал в лаборатории. К сожалению, ничего не могу поделать с пробной партией «икс-два». Но она — единственная. Мои помощники не владеют в полной мере информацией , так что восстановить исходный материал будет практически невозможно. Теперь все результаты исследований — в этой вот тетрадке. Возможно, я возлагаю на тебя непосильную ношу, но отныне ты — единственный хранитель моего открытия. Наверное, во мне говорит эгоизм ученого, но я не могу уничтожить результаты многолетнего труда раз и навсегда. Оцени хотя бы изящество исполнения , а потом делай что хочешь! Желательно впоследствии эту тетрадочку все же уничтожить. Так сказать, во избежание. Если все пойдет, как я спланировал, то ты получишь ее от надежного человека.
Все это весьма прискорбно, но ничего не поделаешь, мой милый друг, мои невольный душеприказчик.
Прости за все — и прощай. На этом свете мы больше не увидимся. Эх, Витька , Витька… Не поминай лихом.
Твой бывший однокурсник Эдуард.
пос. Прудва-17,
24 января 1989 г.»
Горелов тяжко повздыхал, поворочался, поудобнее устраивая протез, и вскоре тоже уснул. Рядовой Хакимов на соседнем топчане то раскатисто храпел, выводя разбитым носом замысловатые рулады, то тревожно вскрикивал во сне, вскакивал и бессмысленно поводил подбитыми глазами, утратившими былой блеск. Потом успокаивался и снова затихал.