До клиники доехали мы за двадцать минут. В машине ехали держась за руки, выйдя из нее, Эван вновь соединил наши руки. Это действие было настолько знакомым и привычным, что я не видела в нем странности, но вот Лайт Джонс увидел, смерив наши руки удивленным взглядом. Он словно сомневался в природе наших отношений. Бррр. Забивать этими глупостями голову мне совсем не хотелось, поэтому поздоровавшись с мужчиной, мы зашли в клинику.
Оформив необходимые документы, оплатив анализы, нас пригласили в просторный процедурный кабинет, где взяли биологический материал у нас троих. Соскоб с внутренней части щеки я перенесла легко, было немного щекотно. А вот, когда у меня брали кровь — я едва не лишилась сознания от страха. Зная, мой страх к иголкам, Эван подошел ко мне и взяв за руку, стал отвлекать, рассказывая что-то милое и интересное. Отвлекаясь на него я совсем не почувствовала, как процедура кончилась, и к моему локтевому сгибу прижали вату, останавливающую кровь.
— Мисс, вам повезло с парнем. — улыбнулась молоденькая медсестра, глядя на нас с Эваном. В тот момент я превратилась в камень. Какой, к черту, парень? Эван мой Брат! Почему на нас постоянно странно смотрят, говорят за спиной? Сначала школа, теперь Лайт Джонс и эта медсестра. Неужели глядя на нас люди видят пару? Эта мысль резко испортила мне настроение. Захотелось даже отодвинуть Эвана по дальше, только бы отмыться от этих слов, как от грязи. Считав мое настроение, Эван смерил медсестричку убийственным взглядом и холодно процедил:
— Мы брат и сестра! Разве вы не были об этом осведомлены?
— Простите-простите… Я не хотела вас задеть, просто вы действительно похожи на возлюбленных. — протараторила девушка и густо покраснела. Получив подтверждение своему вопросу, я подскочила с места и не прощаясь побежала к выходу. Не хотелось разговаривать ни с кем, а тем более с Эваном. Что это за чертовщина такая? Ладно школьники, глупые и ребячливые, могли сочинять про нас байки, но когда взрослым людям наши отношения кажутся странными, значит, действительно наши отношения со стороны кажутся ненормальными.
— Рина! Постой! — схватив меня за руку попытался остановить меня Эван.
— Оставь меня в покое, Эван! Не хочу ни с кем разговаривать! — отталкивая его, я пошла прочь.
— Что тебя так разозлило? Разве раньше над нами так не шутили? — он говорил спокойно, пытаясь воззвать к моему разуму и успокоить, но я была слишком возмущена.
— То были шутки! А сейчас посторонние люди, не знающие нас, думают, что мы пара! Что с нами не так? Почему всем кажется, что мы встречаемся? Мы всего лишь брат и сестра, другого быть не может. — жестко отрезала я, продолжая свои возмущения.
— Даже, если окажется, что мы не родственники? — потрясенно взглянув Эвану в глаза, я замерла от его слов. Что за надежда в его глазах? Нет, этого не может быть! Происходящее мне только снится! Эван не может чувствовать ко мне никаких других чувств, кроме братских.
— Я сейчас поеду назад в общагу, сделаю вид, что не слышала твоих слов. — отшатываясь от него, с недоверием во взгляде ответила я.
— Рина, не беги от меня… — с мольбой взглянув мне в глаза, он протянул свою руку, чтобы коснуться меня, но я дернулась в сторону, не желая его прикосновений.
— Я не хочу сейчас разговаривать, Эван. Просто оставь меня в покое. — и я ушла не оборачиваясь. Впервые я позволила себе так своевольно разговаривать с ним, словно не Эван был властителем моей жизни, а я сама. Мне понравилось это чувство, но сохраню ли его в дальнейшем? Это спорный вопрос. Все-таки, не смотря ни на что, я любила Эвана больше жизни.
Записки Эвана 1
Мое детство было жутким и страшным. Матери было безразлично на меня, она все время делала вид, что я не существую. Вызывающие наряды, алкоголь, сигаретный дым, бесконечная вереница мужиков, лапающих ее во всех местах. Таким был ее мир и в этом мире она иногда обращала на меня внимание, но только затем, чтобы отругать и вышвырнуть на улицу. Она считала, что я путаюсь у нее под ногами и мешаю обслуживать мужчин. В том возрасте я даже не понимал, о чем она говорит.
Так как мать совсем мной не занималась, меня воспитывала улица, ее суровые правила выживания и жестокая шпана. Благодаря им я научился отстаивать себя, защищаться и давать отпор. Мальчишки постарше взяли меня под свое крыло, научив жестокости и выживанию.
Такое воспитание, или его отсутствие, сделало меня нелюдимым, злобным и вечно недовольным мальчишкой. Конечно, во мне были и другие отвратительные качества, которые выходили каждый раз стоило мне разозлиться.
Мужики матери, видя ее пренебрежение ко мне, вели себя грубо и надменно. Такое отношение к маленькому, еще невинному ребенку повлияло на неокрепшее мировоззрение, сделав из меня настоящего мизантропа. С недоверием, исподлобья, я глядел на этот мир и видел его в черных тонах.
Но все изменилось после смерти матери, когда Амит Ливарт смерив меня презрительным взглядом — сказал, что он мой отец и теперь я буду жить в его доме. Как и другие люди, этот человек мне сразу не понравился. Было в нем что-то животное, заставляющее содрогнуться мои внутренности изнутри. Возможно, виноваты его холодные злые глаза или надменный вид. Глядя на него, я сразу почувствовал, что он намного хуже всех тех людей, с кем когда-либо встречался. Ничего хорошего я не ждал от новоиспеченной семьи, даже пообещал себе, что убегу при любом удобном случае.
Тот мужчина привел меня в сказочный замок, подобный я видел только на картинках детской книги. У меня никогда не было книг, хотя признаться, проходя мимо больших витрин книжных магазинов, я с замиранием сердца глядел в их сторону. Меня не манили сладости, игрушки, я испытывал манящий интерес к бумажным очеркам с картинками. Однажды я робко попросил маму купить мне книжку с иллюстрациями, но она так разозлилась, больно ударила меня по затылку и осыпав оскорблениями, велела позабыть о всякой ерунде.
Однажды мне повезло, какой-то ребенок оставил красочную книгу на улице, и я с жадностью стал рассматривать картинки. Тогда я еще не умел читать, но глядя на незатейливые буковки — мне не терпелось обучиться этому умению. Иллюстрации в книге были такими яркими, красивыми, они погружали меня в тот придуманный мир добра, где люди счастливы и свободны. Так книга стала единственным хорошим воспоминанием из жизни того времени.
Хорошее воспоминание было навеяно потрясающего вида замком, в котором я должен буду жить. На фоне грозового неба и косого проливного дождя, он казался устрашающим. Он произвел на меня неизгладимое впечатление.
В доме было не менее впечатляюще. Пока мы с матерью жили в убогой лачуге, этот ублюдок даже не думал о нас, купаясь в роскоши и деньгах. Тогда я так возненавидел его, дом и близких, к которым он так спешил.
Передо мной возникла настоящая дружная семья. Красивая женщина вышла навстречу, сияя улыбкой, она собиралась тепло поприветствовать папашу, но остановилась, увидев меня. Следом за ней бежала девочка с ослепительно-красивыми глазами и такой лучезарной улыбкой, что трудно было отвести свой взгляд. При виде девочки я почувствовал, как сердце ускорило свой темп, никогда прежде не видел никого красивей. В моем мире меня окружали нищие, оборванцы и девочки, которые ходили вечно чумазые, грязные и не расчесанные. Эта малышка была другой, возможно, поэтому она так мне понравилась.
Узнав, что девочку зовут Нарин, я понял, что это имя совсем ей не подходит. Оно ассоциировалось с чем-то грубым и строгим, хотя она была самим воплощением нежности. Нет, она не может быть Нарин, скорее Рина, в моей голове переиначенное имя звучало ласково и нежно, какой должна быть и она. Но девочка меня разочаровала, как и все люди, что всю жизнь меня окружали, она не приняла меня, посчитав недостойным. Я помню, что довел ее до слез своим убийственным взглядом и меня поспешили увести от этой принцессы.
Я долгое время разрабатывал план, как мне сбежать от них, но в один из дней меня ждал сюрприз в виде новоиспеченной сестры. Она принесла мне на большущем подносе еду. Я удивился, как она, такая маленькая, сумела дотащить его? Льдина моего сердца начала топиться от понимания, что она сделала это для меня. Сначала я не шел на контакт, грубил ей, злился и не понимал, зачем она пришла ко мне, если недостойный. Однако девочка не злилась на меня, не пыталась нагрубить или как-то обидеть, она пыталась понять меня и узнать получше. Я был так тронут, что стал откровенничать с ней, хотя такого не позволял себе ни с кем. Она чем-то разозлила меня, и я вновь довел ее до слез. Она так жалобно плакала, что мне захотелось успокоить ее. Это новое для меня чувство, о котором доселе я никогда не знал.