«Мы живём с вами на самой стремнине этого переходного процесса, можно даже сказать, уже в «постсингулярную» эпоху. Уже очевидно, что человек как вид, сыграл свою ведущую роль в эволюции и ему на смену идёт Новый Вид. Самое неприятное открытие, которое делаешь, размышляя над ходом Эволюции на Земле, состоит в том, что Природа не сентиментальна, — такими словами закончил профессор свою лекцию. — Когда приходит время Новому Виду войти в существование, прежние виды, теряют, так сказать, «эволюционный импульс», деградируют и вымирают. А это значит, что человечество уже вплотную подошло к окончанию своей планетарной истории. И счёт идёт на ближайшие годы, если не месяцы».
На Виктора эта лекция произвела неизгладимое впечатление. После лекции он подошёл к профессору, они разговорились и как-то сразу понравились друг другу. Профессор был лет на 20 старше Виктора. Виктору очень нравился его проницательный, острый ум и неистощимое чувство юмора. Профессор был интеллигентом в самом высоком смысле этого слова. Его кругозор был неисчерпаемо широк. С ним можно было свободно говорить почти на любые темы от квантовой запутанности до особенностей японской поэзии хайку 7 века нашей эры. Он был прекрасным знатоком литературы, ценителем музыки и живописи, и даже сам неплохо рисовал и играл на гитаре. Они встречались несколько раз в Столице, когда профессор приезжал туда по своим делам. И их беседы продолжались далеко за полночь, сопровождаемые неизмеримым количеством выпитого чая или кофе и съеденных плюшек. Именно общения с ним так не хватало Виктору в эти последние два года после ухода Дины. И он был очень рад видеть профессора в добром здравии, полным энергии и с неизменными добродушными весёлыми искорками в глазах.
Профессор свернул с кольцевой дороги налево и через несколько минут машина уже катила по Гражданскому Сектору, а ещё спустя некоторое время, Виктор увидел огромную светло-серую железобетонную Стену, уходящую, насколько хватало глаз, влево и вправо. Вот она, Зона, подумал Виктор, и он кожей почувствовал, словно озноб по спине пробежал, что за Стеной уже нечто Иное, иной Мир, словно другая планета.
Вдоль Стены, параллельно ей, тоже шло шоссе. По нему проносились в обе стороны машины. В открытое окно до них доносились запахи поля: травы, цветов, и ещё какой-то специфический неизвестный запах, словно от каких-то заморских пряностей.
— Внутренняя кольцевая, — сказал профессор.
Они выехали на внутреннюю кольцевую, повернули налево и некоторое время ехали вдоль Стены. Виктору вспомнились строчки поэта:
— Порой по улице бредёшь, и вдруг придёт невесть откуда и по спине пройдёт как дрожь немыслимая жажда Чуда, — продекламировал он.
— Прекрасные стихи, — сказал профессор, улыбаясь. — Именно Чудо. Прямо здесь, за этой стеной.
Он сделал ещё один поворот налево, внутрь города, проехал несколько улиц и затормозил у высокого многоэтажного здания:
— А вот и ваш отель, Виктор. Добро пожаловать в Арка-Сити.
3
— Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые, — сказал профессор Вершинин и пригубил вина. Они сидели с Виктором в кафе-ресторанчике, под открытым небом на крыше шестнадцатиэтажного здания Института. Зона и Кратер отсюда были видны как на ладони. Кроме того, отсюда открывался прекрасный вид практически на весь город, Арка-сити, огибающий Зону по периметру. Сама Зона начиналась буквально в нескольких сотнях метрах от них, сразу за Стеной. Вдали был виден висящий над Кратером вертолёт. Учёные снова проводили какие-то свои эксперименты. Ещё несколько научно-исследовательских и туристические аэростатов, раскрашенных в разные цвета и похожие на толстых рыб, висели над Зоной, в стороне от Кратера. Сюда, на крышу доносились дурманящие запахи поля, — цветов, травы, ещё свежей от росы. А над ними, над Зоной, над полем простиралось и уходило вдаль, за горизонт, насколько хватало глаз, огромное голубое небо, с флотилиями белоснежных, неспешно плывущих облаков.