Несмотря на близость октября, было жарко. На голубом небе невозможно было отыскать ни облачка. Солнце, подбираясь к зениту, припекало. Может быть, из-за жары, которая за лето всем надоела, на сельской улице было совсем немного людей. Но поскольку Павел Тимофеевич знал всех, он здоровался с каждым, кто попадался им навстречу.
Некоторые из прохожих бесцеремонно спрашивали:
— Кто это с тобой?.. Сережка?!. Как вымахал!..
Другие сразу узнавали Денисова:
— Привет, Павел Тимофеевич. Куда племянника ведешь?
Сергей тоже здоровался с людьми. Ему было приятно, что многие в Варфоломеевке его помнят и узнают.
Прогулка по поселку доставляла ему удовольствие. Приятно и волнующе было идти по улице, по которой бегал в детстве. Многое изменилось с тех пор и уж точно все в два раза уменьшилось в размерах.
Возле некоторых дворов стояли подержанные иномарки или еще более старые отечественные «Жигули» и «Москвичи». На обочинах играли чумазые дети и искали корм куры. Там, где остались невысохшие лужи, копались гуси и свиньи.
Пройдя половину поселка, они поравнялись с домом, в котором когда-то жил Сергей со своими родителями. Денисов остановился и с ностальгией посмотрел на состарившийся оштукатуренный белый дом с бледно-зеленой крышей и высокой опалубкой, заполненной шлаком.
— Год назад дом купили новые хозяева, — сообщил Павел Тимофеевич. — За пять тысяч рублей. Столько у нас стоит недвижимость.
— Кто теперь здесь живет?
— Да все наши, варфоломеевские, — с того конца поселка, — дядя махнул рукой в ту сторону, куда они направлялись. — Люди перебираются ближе к центру села и дороге. При этом бросают свои дома или подолгу пытаются их продать за жалкие гроши.
Пока Сергей рассматривал дом, где прошло его детство, Павел Тимофеевич достал сигарету и закурил, после чего они прежним шагом пошли дальше.
Через несколько дворов Павел Тимофеевич показал Денисову дом, где жила Татьяна — вдова, про которую он рассказывал племяннику прошлым вечером. Дом был красиво покрашен голубой и желтой краской.
— Это я поработал, — похвастал Павел Тимофеевич.
Хозяйки во дворе не было, поэтому Сергей не смог проверить, соответствует ли реальная Татьяна тому интригующему и соблазнительному женскому образу, который создал в своих рассказах дядя.
Когда позади осталась большая часть села, им стали попадаться брошенные дома. Ставни на окнах таких домов были забиты накрест досками. Огороды заросли высокими сорняками или возделывались соседями. Многие дома, заборы и постройки были частично или полностью разобраны на дрова, сюда же приходили за кирпичами, шифером и стеклом. Вид таких растерзанных домов вызывал уныние. Однако многих в селе такая ситуация устраивала, но не только тех, для кого брошенные дома были источником бесплатного топлива и строительных материалов. Такая ситуация нравилась прежде всего детям. Сергей увидел несколько шумных детских компаний, которые играли на развалинах. Наверно, с их точки зрения, трудно было найти лучшие площадки для игры в прятки или пятнашки.
Чем ближе была окраина села, тем большими по площади становились огороды вокруг домов. Постепенно Варфоломеевка сузилась до размеров одной улицы, окруженной двумя рядами дворов. Вскоре дворы перестали прижиматься друг к другу, и между ними появились пустыри и заросшие травой лужайки. Позади домов с правой стороны улицы появился редкий дубняк, с левой — лежали луга. Впереди показалась река, закрытая полосой деревьев, преимущественно ив, а за рекой возвышались крутые сопки, покрытые уже не низкорослыми дубками, а настоящей тайгой.
Незаметно улица превратилась в разбитую грунтовую дорогу.
Павел Тимофеевич показал рукой на дом, который стоял особняком за пределами села в пятидесяти метрах справа от дороги. К дому вела поросшая травой дорога.
— Это дом Дубининых, — объяснил он.
Денисов посмотрел на посеревшее от времени деревянное строение. Дом и несколько сараев возле него были окружены покосившимся забором. За домом метрах в ста на пригорке росла искривленная, почти лишенная кроны сосна. Надо полагать, именно на этом дереве нашли подвешенное за ноги тело Михаила Дубинина.
— Безлюдное место, — заметил Сергей. — Особенно ночью.
— Теперь ты понимаешь, почему Николай после смерти брата боится оставаться здесь. А ведь до этого он три года жил совсем один и никого не боялся.