— Позвольте, — перебил я рассказчика, — а этот ваш маджарский зять вернул своим односельчанам их пожертвования?
— Что вы, что вы! — заулыбался он. — Как можно! Не принято возвращать пожертвования... Но вы послушайте, что было дальше, и ручаюсь, будете хохотать. Дело в том, знаете ли, что у бедной тещи оказался еще и сын. — Сын? — переспросил я.
— Ну да, сын. Самый настоящий, родной, так сказать, сын. Живет он, знаете, в Кутаиси. Оказывается, он издавна был на ножах с маджарским зятем, и потому решил носа к ним не показывать. А когда узнал, что мать хоронят в Самтредиа, мгновенно нагрянул туда с ракетной, так сказать, скоростью, появившись в тот самый момент, когда гроб опускали в могилу.
"Что вы делаете? — вскричал кутаисец. — Да как вы смеете?! Не позволю, чтобы прах моей многоуважаемой матери покоился здесь!.. Я предам свою мамашу земле со всеми почестями только у нас, в Кутаиси, рядом с могилой моего отца!"
Ну, знаете, пришлось самтредскому зятю уступить усопшую тещу ее родному, так сказать, сыну. И поволокли многострадальную старушку дальше, в Кутаиси.
А сын ее, между прочим, оказался еще авторитетней и солидней, чем маджарские и самтредские родичи: занимает человек, так сказать, ответственный пост на какой-то фабрике и отгрохал себе такой домище, в котором могут поместиться оба дома обоих зятьев. Во дворе у него стоят две машины — "Волга" и "Москвич". "Москвич" он купил юной дочери и для нее же строил еще другой дом, знаете, приданое готовит... Словом, очень, очень солидный человек, миллионер, так сказать, в старом масштабе цен...
Такому человеку его кутаисские родственники, друзья и, так сказать, просто знакомые собрали на похороны ни много ни мало семь тысяч девятьсот рублей. Я сам, знаете, был там — меня пригласил с собой маджарский зять — и слышал, как всенародно оглашали список приношений... Помнится, даже один смешной диалог там произошел. Когда громко выкрикнули фамилию одного из жертвователей и его, так сказать, взнос — девяносто семь рублей, кто-то тихо, но внятно промолвил: "Сказали бы уж сто!". Читавший список проворчал: "А что, я что ли стану вносить за него три рубля?" Все, знаете, расхохотались, а теща лежит, так сказать, рядом в гробу. Просто неудобно стало...
Поначалу я слушал рассказ заинтересованно: он даже показался мне смешным. Но затем, и особенно в конце его, мне стало как-то не по себе.
— Да ведь это черт знает что! — не сдержавшись, возмущенно воскликнул я. — Грабеж среди бела дня! Эти подлецы превратили смерть старушки в своеобразный бизнес. Здесь не смеяться надо, а горькие слезы лить!
— Вот тебе на-а-а! — недоуменно протянул мой собеседник.
Он был явно разочарован таким впечатлением.
Предоставляю читателю решить самому, где в этой, так сказать, забавной истории смех, а где — слезы. Мне кажется, смеха в ней нет ни крупицы. А?