Я опять подумала о Серове. Вспомнила, каким он был, когда я видела его в последний раз. Грустный, вялый, шаркающий, как старик.
— Можно мне еще раз попробовать его допросить?
— Попробуй, если получится. Попытка — не пытка, — согласился Шевченко.
XIV
Серов был в своем репертуаре.
— Нет, я не собираюсь с вами говорить! Если хотите, пусть меня допрашивает тот, седой, но только не вы! — запротестовал он, едва увидев меня. — И пусть пригласят адвоката.
— Давай, давай, проходи, — подтолкнул Серова сопровождающий его сержант и едва ли не насильно усадил подследственного на стул.
Мы остались одни. Серов поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.
— Чем я вам так не угодила, Серов? — искренне поинтересовалась я, выдержав его взгляд.
Серов отвернулся и с безучастным выражением уставился на стену.
— Между прочим, это вопрос личного характера, к делу он не относится, так что можете ответить. Ну скажите, чем? — настаивала я.
— Сами знаете. Вы бесчестный человек. Вы меня обманывали, когда приходили ко мне. Ну, посадите вы меня, невиновного, и вам что, за это орден дадут?
— Я приходила в «Техникс», потому что меня действительно волновала судьба Александра. И я надеялась, что вы мне поможете пролить свет на его исчезновение. А подозревать вас по-настоящему я начала только после того, как вы соврали мне, сказав о пятилетнем юбилее фирмы. Так кто кого обманывал, Сергей Иванович?
Серов ничего не ответил. Я достала и положила на стол два фотоснимка, которые сделали по моей просьбе в фотолаборатории специально для разговора с Серовым.
— Взгляните, Сергей Иванович. Эти фотографии были сделаны в разное время и в разных местах. На одной — частный предприниматель Петр Свинарчук, недавно убитый, на другом — медсестра Анна Югова, тоже убитая. Так они выглядели до встречи с наемным убийцей Милаевым.
— Это что, такой способ психологического давления? — спросил Серов, краем глаза взглянув на снимки.
— Просто хочу сказать, что если бы не удачное стечение обстоятельств, то у меня были бы все шансы оказаться среди них. Поэтому право обижаться принадлежит мне, но я не обижаюсь, а просто выполняю свои обязанности. Я — следователь, вы — подозреваемый в двух покушениях на убийство. Давайте исходить из этого.
— Да поймите вы, Леся… Или нет, вы теперь следователь Ищенко. Поймите, что сказать мне вам абсолютно нечего, кроме того, что я уже сказал. Ни в одном из названных преступлений я не виновен. Вопреки всем вашим «бесспорным» уликам. Свой обман я объяснил вполне убедительно. Что касается звонка… Да, я звонил по этому дурацкому автомату, признаю… Только не надо хвататься за авторучку, я все равно ничего не подпишу. Ведь звонил я не киллеру, а другому человеку, имя которого называть не буду по очень веским причинам частного характера. Газета с объявлением… К моему величайшему сожалению, я не могу объяснить, как она попала в сейф.
— Если вы назовете человека, которому звонили из таксофона, и мы получим подтверждение, что так оно и было, одним аргументом против вас станет меньше.
— Не назову.
— Плохо. Не знаю, честно говоря, что с вами делать.
— Я знаю. Отпустите меня в камеру.
— В камере лучше?
— Я обязан отвечать?
— Не обязаны… Хорошо, Сергей Иванович, давайте зайдем с другой стороны. Представим, что вы невиновны. Вопрос: кто, кроме вас, мог положить в сейф газету? Это ведь ваш личный сейф?
— Сказал же, не знаю.
— Ну а у кого могла быть такая возможность?
— Понятия не имею! Думал уже, много думал. Код замка известен только мне. Время от времени я его меняю. Есть у нас и два других сейфа — к ним имеют доступ работники бухгалтерии и старшие менеджеры. Но этот мой, личный. Он и стоит возле моего стола.
— А если, допустим, кому-то удалось подсмотреть код?
— Каким образом? Сейф небольшой, стоит с левой стороны стола. Рядом шкаф. Сотрудникам или посетителям он не виден.
— А ваш адвокат, то есть юрисконсульт Чечель, он что, с вами в одном кабинете работает?
— Да нет. Просто в его кабинете часто компьютер вырубается. Там розетка к другой линии подключена, и тогда предохранители срабатывают. В общем, я не вдавался в детали, но когда это случается, мне приходится пускать его к себе. Работать-то надо, а Сашино место так и осталось свободным… — Серов тяжело вздохнул. — Отпустите меня в камеру. Я на самом деле паскудно себя чувствую.
Я тоже чувствовала себя паскудно, когда шла с допроса. От утренней легкости, которую я испытывала, узнав, что для меня все закончилось благополучно, не осталось и следа. Во-первых, я утратила веру в виновность Серова. Вроде бы все против него: мотив — раз, газета — два, таксофон — три, а уверенности больше не было. Еще я очень беспокоилась за Сашу. Он мог за себя постоять, я в этом убедилась, но на душе было тревожно. Хотелось только одного: поскорее бы все закончилось.