Выбравшись из лабиринта дворов на большую дорогу, я проехал еще с полкилометра и свернул во двор, где должен был бросить «угнанную» семерку. На соседней улице меня ждал «мустанг». Проезжая по улице Пирогова мимо милой сердцу психиатрической больницы, я заметил в зеркале заднего вида знакомый красный «KIA». Опасения, что я останусь без зрителей, были напрасны. Надо сказать, что я не без основания испытывал чувство гордости — так, наверное, чувствует себя актер, успешно отыгравший первый акт дебютной пьесы. Через четыре перекрестка «кореец» отстал, передав эстафету грузо-пассажирскому «бусику», который вел меня до самой площади Гагарина. Теперь, стало быть, очередь за его легковым собратом, подумал я, но малинового «мерседеса» за собой не обнаружил — он ждал меня впереди, в ста метрах от офиса фонда «Золотой сокол». Пристроив «мустанг» между двумя машинами, я забрал с соседнего сиденья бумажный пакет и вышел наружу. Выждав несколько минут, пока не открылся продуктовый супермаркет, я зашел внутрь, в кафетерий.
Приветливо улыбнувшись первому клиенту-мужчине, поскольку это должно было предвещать удачную торговлю, продавщица приняла мой заказ на молочный коктейль, а я устроился у стойки, выбрав самое удобное для наблюдения за улицей место. Через десять минут на перекрестке должна была появиться машина с Иваном Францевичем Цесаренко.
Если с Харлаем проблем практически не возникло, то уломать Цесаренко и получить его согласие на участие в операции сотрудникам спецслужбы стоило больших трудов. Трусил он ужасно.
— Риска для вас не будет никакого, все под контролем, — в который раз повторял ему майор Гуменный. — «Бумер» ваш тоже не пострадает. В операции будет использована другая машина, мы просто поменяем номера.
— А можно сделать так, чтобы ничего не взрывалось? Смотрите, я приезжаю, выхожу из машины, в меня стреляют холостым патроном, я ойкаю и падаю. Потом приезжают менты, машина «скорой помощи», меня накрывают с головой, грузят и увозят. И все. А? — предлагал Цесаренко свой вариант развития событий.
— Нельзя.
— Но почему?
— Да потому, что нельзя. Потому что «скорая» может увезти сразу только в том случае, если жертва покушения осталась жива. А если нет, то, прежде чем забрать тело, проводятся следственные мероприятия. Необходимо…
— Нечего мне рассказывать, что необходимо! А то я сам в милиции не служил!
— Тем более. Просто вы забыли, что, пока будут проводиться все необходимые мероприятия, а это займет в лучшем случае часа полтора, вам придется лежать на асфальте без движения, не моргая и не дыша. Вы уверены, что продержитесь?
— Я? Больше часа… Ну… Если бы меньше, то… Не знаю…
— Вот видите. А ведь место возле вашего офиса людное, зевак будет полно, в том числе и тех, кто хочет, чтобы вы действительно стали трупом. И если мы не убедим их в вашей смерти, все полетит к чертям. Поэтому у нас с вами очень сложная задача. В первую очередь мы должны убедить ваших недоброжелателей в вашей гибели, и, кроме того, они не должны видеть вашего тела. А это можно достичь только тем способом, о котором я вам рассказывал. У вас нет другого выхода. Вместо вашего охранника с вами будет наш человек. Он поможет, если что.
— А водителя вы тоже поменяете?
— Нет. Это наверняка вызовет подозрения. Ваш водитель должен справиться. Думаю, на него можно положиться.
— Хорошо, — тяжело выдохнул Цесаренко, — я согласен.
В семь тридцать Иван Францевич Цесаренко сел в приехавшую за ним машину, заняв переднее пассажирское сиденье, как он всегда это делал. Он любил ездить спереди, хотя и понимал, что это противоречит правилам безопасности. Еще через двадцать две минуты я увидел, что его БМВ с темными стеклами остановился на повороте. Я вышел на улицу.