— А в поле зрения прокуратуры он когда попал?
— Когда имущество Н-ской ракетной армии раздербанили. Тогда скандал получился. Соединенные Штаты стали возмущаться, что половина денег, отпущенных ими на это дело, ушла неизвестно в какую черную дыру. Ну и стали мы, значит, проверять всех этих подрядчиков и субподрядчиков. Чтобы разобраться кто, кому и куда, но…
Лысак остановился, чтобы перевести дух.
— Но… — поторопила я.
— Ты, конечно, знаешь, что обозначает слово «табу»?
— Это когда запрещено что-то делать.
— Не совсем. Табу — это когда запрещено даже думать, что можно что-то сделать. Это когда сама мысль о возможности что-либо предпринять считается кощунственной и нелепой, то есть не имеющей право на существование.
— Трогать «Алмаз» было табу?
— Да.
— Но ведь сейчас другое время.
— Запомни, дорогуша, время всегда одно и то же. Было, есть и будет. Времени по барабану. Течет себе от прошлого к будущему. И официальной команды по поводу отмены табу еще не поступало. А то, что говорят с высоких трибун, — это еще не команда. С перепугу можно что угодно сморозить. Сегодня одно, завтра другое.
— Вы говорите, что в подчинении Хахалина мало людей. Мне известно, что у него большой эскорт.
— А на него целая охранная фирма вкалывает. Де-юре это самостоятельное предприятие. Хотя, возможно, создана она была исключительно для его охраны.
После небольшой паузы Лысак с деланным любопытством посмотрел на меня и сказал:
— Красивая ты девка, Леся. А шея какая у тебя! Приятно, наверное, парням такую шею целовать.
Я рассердилась. Это уже граничило с хамством.
— Между прочим, это не ваше дело!
— Верно. Не мое, увы. Но и мне будет жалко, если ты ее сломаешь. Правда… жалко.
— Хватить тебе страх наводить, — сказал Пиночет.
— И ты туда же! Ну, я понимаю Ищенко. Молодая, глупая. Но ты-то старый волк!
— Иди ты!
Лысак послушался и ушел.
— И что же нам теперь делать? — Я бросила на Пиночета потерянный взгляд.
— Попробую поговорить с прокурором. Жираф большой, ему видней. Как скажет, так и будет. Психа надо искать, в этом ты права. По всей вероятности, он ключ ко всему. Поиски, кстати, ведутся?
— Предприятий, которые занимаются грузовыми и пассажирскими перевозками, в городе хоть пруд пруди. Предположительно Псих мог устроиться на работу именно туда. А городское УВД выделило всего двух оперативников для поисков.
— Где Суббота?
— Занят составлением фоторобота Психа, — не сразу ответила я, так как продолжала находиться под впечатлением, навеянным последними жутковатыми словами Лысака.
Угадав мое настроение — да там и угадывать-то было нечего, все и так очевидно, — Пиночет протянул мне ключ.
— Это тебя немного утешит, — спокойно произнес он. — Ключ от твоего кабинета. Двести тринадцатый. Тот, что в самом конце, слева.
— КПЗ?! — удивилась я. — Ничего другого не нашлось?
— Сойдет. Можешь устраиваться. А ко мне сейчас должны прийти.
IV
Выделенное мне в пользование помещение назвать рабочим кабинетом можно было, только обладая известной долей фантазии. Аббревиатура КПЗ, как называли его работники прокуратуры, расшифровывалась просто: комната психологической загрузки. Время от времени коллеги собирались здесь по поводу чьего-нибудь дня рождения или без особой причины, когда возникало желание загрузиться, то есть принять на грудь чего-нибудь крепенького.
Я критически оглядела свое — наконец-то! — законное рабочее место (длинный, даже чересчур длинный стол и добрый десяток стульев вдоль стены компенсировали отсутствие другой мебели) и принялась составлять список необходимых для облагораживания интерьера вещей. Список получился большой, так что по длине он мог потягаться с избирательным бюллетенем. Вещи в списке условно были разбиты на три группы:
а) те, которые, возможно, выдаст завхоз;
б) вещи, которые хочешь не хочешь, а придется принести из дому;
в) вещи, которые придется клянчить у Пиночета. Например, несколько цветочных вазонов: три фиалки и две хлорофиты (все равно он не умеет правильно за ними ухаживать), лишний письменный набор, хранящийся у него в шкафу (давно на него глаз положила), и темную тумбочку, стоящую слева от его стола (она у него явно лишняя, он об нее только спотыкается).