Выбрать главу

— Я так понимаю, Психа мы уже не ищем, а ищем лже-Красилова? — догадался Суббота.

— Правильно понимаешь. Так вот, сообразительный ты наш: Псих и есть лже-Красилов. Ясно?

При этих словах я уронила на пол карандаш и, чтобы никто не успел проявить галантность, быстро за ним нагнулась. На самом деле эти несколько секунд были мне необходимы, чтобы привести в порядок лицевые мышцы. Нет, я готова была поверить, что с Сашей случилась беда, что он оказался в сложной ситуации, что он потерял память. Но как так вышло, что Саша жил под именем умершего человека? Что фотография на паспорте, по свидетельству экспертов, была переклеена на очень высоком уровне? Что он зачем-то следил за мной, а когда его арестовали, сумел облапошить ментов, как детей малых, и теперь находился в розыске?

Не обращая на меня внимания, Владимир Степанович продолжал объяснять:

— С самого начала, как только я увидел паспорт, мне показалось, что лицо Красилова кого-то мне напоминает. Но только вчера, когда ты, Андрей, спросил, уж не Красилов ли стрелял в Ищенко, я понял, что и на паспорте, и на фотороботе одно и то же лицо. Должен был сразу это понять. Если бы вы фоторобот сделали качественный.

Шумно двигая стульями, оперативники стали подниматься.

«Сейчас или никогда», — подумала я и произнесла:

— Андрей, задержись. — В который раз я цеплялась за Субботу как за палочку-выручалочку, надеясь, что его присутствие поможет мне вынести гнев Владимира Степановича.

Суббота посмотрел на меня, затем на своих товарищей.

— Валите к фотографу. Потом на ксерокс и клепайте копии, чтобы на всех хватало. Я к вам позже подключусь.

Мы остались втроем. Набрав в легкие побольше воздуха, я выдохнула, выкладывая на стол свою и Сашину фотографию, которую унесла из его квартиры.

— У меня есть кое-что получше, чем увеличенный снимок с документа. Человек рядом со мной и есть пресловутый Псих.

В кабинете воцарилась тишина, которую первым нарушил Андрей.

— А что, похож, — сказал он. — Мы как, Владимир Степанович, эту фотку на ТВ вместе с Алесей Владимировной дадим? Или все-таки обрезание сделаем? По мне так лучше обоих. Жалко картинку портить. Она так сексуально за него держится. Или знаете что?..

Шевченко с такой свирепостью посмотрел на оперуполномоченного, что тот сразу прикусил язык и сник.

— Его зовут Саша. Александр Ярославович Подольский, — начала объяснять я. — Мы познакомились в сентябре прошлого года. Встречались несколько месяцев. В марте расстались. С тех пор я его не видела. Фотография сделана в декабре, за неделю до Нового года.

Было бы забавно смотреть, как белеют губы Владимира Степановича, как наливаются кровью его глаза. Забавно, если бы не так страшно.

— Закрой уши, — еле слышно прошептал Пиночет.

— Как закрыть?

— Руками. Я сейчас скажу несколько слов, слышать которые тебе совсем не обязательно.

— Материтесь, чего уж там. Я потерплю, — разрешила я и, ожидая расправы, втянула голову в плечи.

Спасение пришло со стороны разразившегося трезвоном телефонного аппарата. Пиночет взял трубку.

— Да!.. Что?! Не понял!.. — несколько раз рявкнул он, но закончил вполне примирительно: — Ну хорошо, мы скоро будем.

Сделав отбой, он встал, схватил висевший на спинке стула пиджак, поправил узел галстука.

— Поехали, Ищенко! Ты, Андрей, тоже!

— Куда? — поинтересовалась я.

— Куда ты любишь ходить больше всего на свете.

— В морг?!

— Да. Патологоанатом хочет нам что-то показать.

Пиночет зря злорадствовал: никогда раньше я не ехала в морг с такой охотой. Дорогой молчали, правда, в конце я все-таки не удержалась, чтобы уточнить:

— Хочу, чтобы вы знали: я ничего не собиралась от вас утаивать. Просто сначала хотела убедиться, что Псих и Подольский — это один и тот же человек. Вы же сами меня учили не торопиться с выводами, пока не появятся конкретные факты.

Мы как раз приехали, и Владимир Степанович не ответил. Может, не хотел. В сопровождении Игоря, статного молодого патологоанатома, который куда лучше смотрелся бы на сцене стриптиз-клуба, нежели в анатомическом театре, я еще раз подумала о том, что чувствую себя в этом месте отнюдь не так дискомфортно, как раньше. Неужели началась профессиональная деформация? Оставалось надеяться, что причиной тому был перенесенный мною стресс.