— Видите ли, Ищенко, — говорил он, — стрелять Остапенко мог как правой, так и левой рукой. У нас даже есть показания его сослуживца… э-э-э… Зозули, старшего лейтенанта Зозули, который замечал, что порой Остапенко пользовался правой рукой так же ловко, как и левой. К тому же стреляться в автомобиле, держа при этом оружие в левой руке, было неудобно — мешала боковая дверь. А правой руке ничего не мешало, поэтому он и взял пистолет в правую.
— Вы полагаете, что такой толстокожий и самовлюбленный бугай мог выстрелить себе в голову?
— То, что я полагаю, совершенно не важно. Выстрелил или не выстрелил — это расследуют другие люди. Моя задача выяснить, было ли с вашей стороны превышение служебных полномочий, и если да, могло ли это довести майора до самоубийства? При условии, конечно, что самоубийство будет доказано. Вы согласны?
Мне оставалось лишь пожать плечами. Мое мнение никакого значения не имело.
— В ходе расследования вы оказывали психологическое давление на майора Остапенко?
— Нет. Скорее он оказывал давление на меня.
— В чем это выражалось?
— Советовал не заниматься ерундой. Так он называл расследование. Намекал на свои возможности, которые мог пустить в ход, если я не оставлю его в покое. Говорил, что все в жизни переменчиво, что если сегодня я следователь, то завтра, возможно, стану подозреваемой. Относительно последнего он оказался прав.
— У нас несколько другие сведения. Его сослуживцы утверждают, что майор Остапенко никогда не кичился своими связями и тем более никогда не грозился к ним прибегнуть. Напротив, он был очень уравновешенным и скромным человеком.
— Еще бы. Он был сама скромность.
— Как вам только не стыдно! Погиб человек, а вы иронизируете!
— Извините, больше не буду.
— За час до гибели Остапенко разговаривал с вами по телефону?
— Да.
— Кто кому звонил: вы ему или он вам?
— Я.
— Зачем?
— Я хотела принести извинения.
— Ага! Извинения! Все-таки было за что!
— Не было. Просто Александр Антонович думает, что было. Именно он вынудил меня это сделать.
— По какому поводу вы собирались принести извинения?
— Я повысила на Остапенко голос. Это случается со всеми, сплошь и рядом. Какое уж тут превышение полномочий!
— Значит, повысили!
— Да, но это была моя реакция на слова майора Остапенко, хамские и беспардонные.
— Ладно, вы позвонили к нему на работу… И что?
— Я извинилась.
— А он?
— Похоже, для него это не имело такого значения, как для Александра Антоновича. Не думаю, что майор продолжал на меня злиться. В тот момент у него был голос человека, который нуждается в помощи. Он сказал, что сам собирался связаться со мной, но я будто бы опередила его. Потом спросил, могу ли я с ним встретиться для важного разговора. Мы назначили встречу в «Челентано», о чем я уже докладывала. Потом я узнала, что его нашли мертвым.
— Как вы думаете, что именно вам собирался сказать Остапенко?
— Не знаю.
В очередной раз придвинув ко мне бумагу и подождав, пока я распишусь под ответом, Томчишин продолжил:
— У меня другие сведения. Вот рапорт старшего лейтенанта Зозули, который последним из подчиненных видел живым начальника отдела. Он также присутствовал в кабинете во время телефонного разговора Остапенко с вами. Послушайте, что он пишет: «Поговорив по телефону, майор Остапенко сделался мрачен. У него был вид уставшего и надломленного человека. На нем не было лица. Таким я никогда раньше его не видел. Положив телефонную трубку, Виталий Сергеевич произнес буквально следующее: “Эта змея меня совсем доконала. Я больше так не могу”».
— Возможно, он говорил с кем-то другим. Мало ли на земле змей.
— Нет, он говорил именно с вами. Зозуля показал, что Остапенко называл свою собеседницу Алесей, да и время разговора совпадает. Что вы думаете по этому поводу?
— Без понятия. А вы что думаете?
— Я не думаю, я разбираюсь.
— Потрясающая у вас логика — разбираться и при этом не думать. Врет ваш Зозуля.
— Интересно получается. Все врут — одна вы правду-матку говорите.
Каждый свой вопрос Томчишин записывал на листе бумаги, под ним — мой ответ и заставлял меня расписываться под каждым абзацем. Это было настолько утомительно, что, когда наконец он ушел, я почувствовала жуткую усталость.
XII
Андрей Суббота, как всегда, явился ко мне вечером.
— Разве меня до сих пор охраняют? — осведомилась я с подчеркнутой иронией.