— Итак, на основании того, что сообщил вам свидетель, — сказала доктор Оуэн, — это не кажется случайной смертью.
— Если только она случайно не перелезла через перила и случайно не сбросилась с крыши.
— Хорошо, — доктор Оуэн сняла перчатки. — Вынуждена согласиться. Причина смерти — самоубийство.
— Исключая то, что мы не видели никаких признаков, — вмешалась Маура. — Никто не заметил тревожных знаков.
В темноте она увидела выражения лиц двух полицейских, но могла вообразить, как они оба вращают глазами.
— Вам нужна предсмертная записка? — хмыкнул один детектив.
— Мне нужна причина. Я знала эту женщину.
— Жены думают, что знают своих мужей. А родители знают своих детей.
— Да, после самоубийств я всегда слышу одни и те же слова. Мы не заметили никаких сигналов. Я полностью отдаю себе отчет в том, что семьи иногда пребывают в неведении. Но это…
Маура замолчала, осознав, что три пары глаз разглядывают ее, известного судмедэксперта из Бостона, которая пытается оправдать такую нелогичную вещь как интуиция.
— Поймите, работа доктора Уэлливер — консультировать травмированных детей. Помочь им исцелиться после тяжелой эмоциональной травмы. Она жила этой работой, так с чего бы ей травмировать их еще больше, позволив увидеть такое? Умирать подобным театральным образом?
— У Вас есть ответ?
— Нет. Как и у ее коллег. Никто из преподавателей и персонала не понимает этого.
— Близкие родственники? — спросила доктор Оуэн. — Кто-нибудь, кто сможет позволить понять ее поступок лучше?
— Она была вдовой. Насколько известно директору Бому, у нее нет семьи.
— Тогда, боюсь, это одна из тех неизвестных причин, — подытожила доктор Оуэн. — Но я проведу вскрытие, несмотря на то, что причина смерти кажется очевидной.
Маура посмотрела на тело и подумала: «Определить причину смерти будет самой легкой частью. Вскрой кожу, изучи разорванные органы, раздробленные кости, и ты найдешь ответы». Ее беспокоили вопросы, на которые она не могла ответить. Мотивы, потаенные страдания, что заставляют людей убивать незнакомцев или сводить счеты с жизнью.
После того, как последний полицейский автомобиль уехал, Маура поднялась наверх в учительскую, где собралась большая часть персонала. В очаге горел огонь, но ни одна лампочка не светилась, словно никто из них не мог вынести яркого света в эту трагическую ночь. Маура опустилась в бархатное кресло и принялась рассматривать блики огня на лицах. Она услышала мягкий звук, с которым Готтфрид наливал бренди в стакан. Не говоря ни слова, он поставил его на стол возле Мауры, предполагая, что она тоже не откажется от крепкой выпивки. Она кивнула и с благодарностью отхлебнула.
— Кто-то из присутствующих должен догадываться, почему она это сделала, — заявила Лили. — Должен быть какой-то знак, нечто, что мы не восприняли всерьез.
Готтфрид ответил:
— Мы не можем проверить ее электронную почту, потому что я не знаю пароля. Но полиция осмотрела ее личные вещи в поисках предсмертной записки. Ничего. Я поговорил с поваром и садовником, и они не заметили ничего необычного, ни единого знака того, что Анна была самоубийцей.
— Сегодня утром я видела ее в саду, она срезала розы для своего кабинета, — сказала Лили. — Это похоже на женщину, которая собирается покончить с собой?
— Откуда нам знать? — пробормотал доктор Паскуантонио. — Это она была психологом.
Готтфрид оглядел коллег в комнате.
— Вы все разговаривали с учениками. У кого-нибудь из них есть ответ?
— Ни у кого, — ответила Карла Дюплесси, учитель литературы. — У нее были на сегодня запланированы четыре консультации со школьниками. Последним в 13 часов был Артур Тумбс, и он сказал, что она казалась немного невнимательной, не более. Дети ошеломлены не меньше нашего. Если вы считаете, что это тяжело для нас, представьте, насколько тяжело это для них. Анна разбиралась с их эмоциональными потребностями, а теперь они узнали, что она была слабой. Это заставит их задаться вопросом: могут ли они рассчитывать на нас. Достаточно ли сильны взрослые, чтобы поддерживать их.
— Именно поэтому мы не можем выглядеть слабыми. Не сейчас, — раздался грубый голос из темного угла комнаты. Это был Роман, лесник, единственный, кто не предавался утешительному стаканчику бренди. — Мы должны продолжать нашу работу в обычном режиме.
— Это было бы неестественно, — ответила Карла. — Нам всем нужно время, чтобы переварить это.
— Переварить? Всего лишь замысловатое словечко для хандры и нытья. Дамочка покончила с собой, здесь уже ничего не поделать, нужно жить дальше, — проворчав это, он встал и вышел из комнаты, унося за собой запахи сосны и табака.
— Вот вам и бальзам прекраснодушия, — пробормотала себе под нос Карла. — Ставя в пример римлян, неудивительно, что ученики убивают куриц.
Готтфрид возразил:
— Но мистер Роман привел убедительный довод о важности поддержания обычного режима. Ученикам это необходимо. Конечно, им потребуется время для скорби, но также они должны знать, что жизнь продолжается, — он посмотрел на Лили. — Мы все еще собираемся ехать на экскурсию в Квебек?
— Я ничего не отменяла, — ответила она. — Номера в отеле забронированы, и дети говорят об этом не одну неделю.
— Тогда Вам необходимо выполнить обещанное.
— Они ведь не все поедут? — уточнила Маура. — Учитывая ситуацию Тедди, считаю, что для него слишком опасно появляться на публике и ходить по экскурсиям.
— Детектив Риццоли совершенно четко дала нам это понять, — ответила Лили. — Он останется здесь, где мы точно уверены в его безопасности. Уилл и Клэр тоже останутся. И, конечно, Джулиан.
Лили улыбнулась:
— Он сказал, что хочет больше времени провести вдвоем с Вами. Из уст подростка это вполне себе комплимент, доктор Айлз.
— И все же, это по-прежнему кажется неправильным, — встряла Карла, — везти их на увеселительную прогулку, когда Анна умерла. Мы должны остаться здесь, чтобы почтить ее память. Чтобы выяснить, что привело ее к этому.
— Скорбь, — спокойно произнесла Лили. — Иногда она догоняет вас. Даже спустя годы.
Паскуантонио хмыкнул:
— Когда это случилось? Двадцать два года назад?
— Вы говорите об убийстве мужа Анны? — поинтересовалась Маура.
Паскуантонио кивнул и потянулся за бутылкой бренди, чтобы пополнить свой стакан.
— Она рассказывала мне об этом. Как Фрэнка похитили прямо из его машины. Как его компания заплатила выкуп, но Фрэнка все равно убили, и избавились от тела несколькими днями позже. Никто так и не был арестован.
— Это, должно быть, приводило ее в ярость, — предположила Маура. — А гнев, не находящий выхода, приводит к депрессии. Если она держала в себе эту ярость все эти годы…
— Мы все держим, — парировал Паскуантонио. — Вот почему мы здесь. Потому и выбрали такую работу. Ярость — это топливо, которое заставляет нас идти вперед.
— Топливо может быть опасным. Оно взрывается, — Маура обвела глазами комнату, людей, которые все пострадали от насилия. — Вы уверены, что можете справиться с этим? Что могут справиться ваши ученики? Я видела, что висело на той иве. Кто-то здесь уже доказал, что он… или она… способен на убийство.
Во внезапно возникшем неприятном моменте тишины учителя переглядывались друг с другом.
Готтфрид произнес:
— Это как раз то, что нас беспокоит. То, что я и Анна вчера обсуждали. Один из наших учеников может быть глубоко психически неустойчив, возможно, даже…
— Психопатом, — закончила за него Лили.
— И Вы понятия не имеете, кто это? — сказала Маура.