Готтфрид покачал головой.
— Этот момент беспокоил Анну больше всего. То, что она понятия не имела, кто из учеников мог это сделать.
Психопат. Глубоко психически неустойчив.
Этот разговор весьма беспокоил Мауру, когда она позже тем вечером поднималась по лестнице. Она размышляла о травмированных детях и о том, как насилие может искажать души. Думала о том, какой тип детей способен убить петуха ради развлечения, вспороть ему брюхо и подвесить на дерево внутренностями наружу. Она задавалась вопросом, в какой комнате сейчас спит этот ребенок.
Вместо того чтобы вернуться в свою комнату Маура продолжала подниматься по лестнице к башне. К кабинету Анны. Чуть раньше тем же вечером она уже наведалась в эту комнату с детективами штата, поэтому, войдя в комнату и включив свет, Маура не ожидала никаких новых сюрпризов и откровений. Комната и впрямь не изменилась с того момента, как они вышли из нее. Стеклянные подвески на окне. Остатки ароматических палочек, истлевшие до серого пепла. На столе лежит стопка личных дел, сверху открытый отчет полиции из Сент-Томас. Это было дело Тедди Клока. Рядом стояла ваза с розами, которые Анна срезала в то утро. Маура попыталась представить, что могло твориться в голове Анны, когда она срезала стебли и вдыхала аромат. Это последний день, когда я нюхаю цветы? Или не было никаких мыслей об оставшемся времени, прощании с жизнью, а всего лишь обычное утро в саду?
Что же заставило этот день обернуться настолько трагически?
Маура обошла кабинет, разыскивая любой оставшийся след Анны. Она не верила в призраков, а те, кто не верит, с ними никогда и не сталкиваются. Но она все же застыла посреди комнаты, вдыхая аромат роз и благовоний, тот же воздух, которым еще недавно дышала Анна. Дверь, ведущая на террасу на крыше, через которую Анна выбралась наружу, сейчас была закрыта. Поднос с чайником, фарфоровыми чашками и плетеной сахарницей стоял на столике, как и в то утро, когда Джейн и Маура сидели в этом кабинете. Чашки вымыты и расставлены, чайник пуст. Анна помыла и вытерла чайник и чашки, прежде чем покончить с собой. Возможно, это было заключительным актом уважения к тем, кто будет заниматься уборкой после всего произошедшего.
Тогда почему она выбрала такой неаккуратный способ смерти? Ушла из жизни, забрызгав кровью дорожку и навсегда запятнав воспоминания учеников и коллег?
— В этом нет никакого смысла. Так ведь?
Она обернулась и увидела Джулиана, стоявшего в дверях. Как обычно, пес крутился у его ног, и, как и хозяин, Медведь выглядел расстроенным. Печальным.
— Думала, ты спишь, — произнесла она.
— Не могу заснуть. Пошел поговорить с тобой, но тебя не было в комнате.
Маура вздохнула:
— Я тоже не могу заснуть.
Мальчик переминался в дверном проходе, словно войти в кабинет Анны было бы неуважением к покойной.
— Она никогда не забывала о Днях Рождениях, — вымолвил он. — Ребенок спускался к завтраку и находил какой-нибудь милый небольшой подарок. Кепка с логотипом «Янки»[99] для мальчишки, который любит бейсбол. Небольшой хрустальный лебедь для девочки, которая носит скобки. Она даже подарила мне подарок не в День Рождения, а просто так. Компас. Чтобы я всегда знал, куда иду, и всегда помнил, где уже был.
Его голос понизился до шепота:
— Вот что всегда случается с людьми, которые мне небезразличны.
— Что случается?
— Они оставляют меня.
«Они умирают» — вот что он имел в виду, и это было правдой. Его последние родственники погибли прошлой зимой, оставив Рэта совсем одного.
«Все, кроме меня. У него все еще есть я».
Она протянула к нему руки и обняла мальчика. Джулиан был ей ближе сына, которого у нее никогда не было, но во многих отношениях они все еще оставались друг для друга незнакомцами. Он застыл в ее объятьях, словно деревянная статуя, обнимаемая женщиной, которой так же непросто давались проявления чувств. В этом, к несчастью, они были схожи — оба жаждали ласки, но сторонились ее. Наконец, Маура почувствовала, как он расслабился и обнял ее в ответ.
— Я не оставлю тебя, Рэт, — сказала она. — Ты всегда можешь на меня рассчитывать.
— Люди так говорят. Но это все равно происходит.
— Со мной ничего не случится.
— Ты же знаешь, что не можешь этого обещать, — он отстранился и повернулся к столу доктора Уэлливер.
— Она говорила, что мы можем на нее рассчитывать. И посмотри, что произошло, — он коснулся роз в вазе; один розовый лепесток оторвался, упав вниз мертвой бабочкой. — Зачем она это сделала?
— Иногда ответов просто нет. Я очень часто сталкиваюсь с этим вопросом в своей работе. Родственники пытаются понять, почему тот, кого они любили, покончил жизнь самоубийством.
— И что ты им говоришь?
— Никогда не вините себя. Не испытывайте чувства вины. Потому что мы несем ответственность только за собственные действия. Не за чьи-то еще.
Маура не понимала, почему от ее ответа голова Рэта внезапно поникла. Мальчик быстро провел рукой по глазам, и этот жест смущения оставил блестящий след на его лице.
— Рэт? — мягко спросила она.
— Я чувствую себя виноватым.
— Никто не знает, почему она это сделала.
— Это не из-за доктора Уэлливер.
— Тогда из-за кого?
— Из-за Кэрри, — он взглянул на нее. — На следующей неделе у нее был бы День Рождения.
Его покойная сестра. Прошлой зимой девочка погибла вместе с их матерью в уединенной долине Вайоминга. Рэт редко говорил о своей семье, редко говорил о чем-либо, случившемся в те ужасные недели, когда они боролись за выживание. Маура считала, что он оставил это испытание позади, но, очевидно, это не так. «Он больше похож на меня, чем я думала, — осознала она. — Мы оба похоронили наши горести там, где никто не сможет их увидеть».
— Я должен был спасти ее, — произнес мальчик.
— Но как? Твоя мать не позволяла ей уйти.
— Я должен был заставить отпустить ее. Я был мужчиной в семье. Это была моя работа — защищать ее.
«Ответственность, которая никогда не должна быть возложена на плечи простого шестнадцатилетнего мальчишки», — подумала Маура. Может, он и высокий, как взрослый мужчина, может, у него и широкие мужские плечи, но она видела на его лице вполне мальчишеские слезы. Он смахнул их рукавом и стал оглядываться в поисках салфеток.
Маура вошла в туалет, примыкающий к кабинету, и отмотала кусок туалетной бумаги. Когда она отрывала ее, взгляд зацепился за блеск сверкающих песчинок на сиденье унитаза. Она прикоснулась к нему и принялась разглядывать белые гранулы, прилипшие к ее пальцам. Заметила, что гораздо больше гранул сверкают на плитке, которой выложен пол.
Что-то высыпали в унитаз.
Она вернулась в кабинет и посмотрела на поднос, стоящий на столе. Вспомнила, как Анна заварила травяной чай в этом китайском чайничке и залила его тремя стаканами кипятка. Вспомнила, как Анна добавила три чайных ложки сахара с горкой в свою чашку — экстравагантность, которую уловил взгляд Мауры. Она подняла крышку сахарницы.
Та была пуста.
Зачем бы Анне понадобилось высыпать сахар в унитаз?
Телефон на столе Анны внезапно зазвонил, перепугав, как ее, так и Джулиана. Они переглянулись, оба смущенные тем, что кто-то звонит мертвой женщине.
Маура ответила на звонок:
— Школа «Ивенсонг». Это доктор Айлз.
— Ты мне не перезвонила, — проворчала Джейн Риццоли.
— А должна была?
— Я оставила сообщение доктору Уэлливер несколько часов назад. Подумала, что лучше перезвоню еще раз, пока не стало слишком поздно.
— Ты говорила с Анной? Когда?
— Примерно в пять, полшестого.
— Джейн, случилось нечто ужасное, и…
— С Тедди все в порядке? — перебила Джейн.
— Да. Да, с ним все хорошо.
— Тогда что произошло?
— Анна Уэлливер мертва. Похоже, это самоубийство. Она спрыгнула с крыши.
Воцарилась долгая тишина. На заднем плане Маура слышала звук телевизора, шум льющейся из крана воды и звон посуды. Домашние звуки, заставившие ее внезапно заскучать по своему дому и своей кухне.
99
«Янки» — полное название «Нью-Йорк Янкиз» (New York Yankees), профессиональный бейсбольный клуб, базирующийся в Бронксе, одном из пяти районов города Нью-Йорка. Команда выступает в Восточном дивизионе Американской лиги Главной лиги бейсбола.