Сюй Да ухмыльнулся:
— Тебя. Тебя он ненавидит. Поскольку все относительно, можно сказать, что ко мне он питает вполне теплые чувства.
— Да, все относительно. Ты всегда можешь испытать его ненависть в абсолютном выражении — нанеси ему визит и проверь, четвертует он тебя или нет.
Она швырнула кости на стол и с победным воплем сгребла выигрыш, пока проигравшие качали головами и выкладывали оставшиеся кости на стол.
Чжу и Сюй Да оставили женщин и вышли на открытую палубу. На борт поднялся лодочник и принялся сматывать швартовы, готовясь к отплытию.
— Ты слыхал? — спросила Чжу. — Мадам Чжан обрезала нам поставки соли. Генерал Чжан и без того обещал стать достаточно серьезным противником, а если он узнает, что у нас кончаются запасы, то начнет затягивать каждую стычку. Если мы хотим победить, надо найти другой источник. Я намереваюсь пополнить запасы в Тайчжоу.
Этот город, один из последних оставшихся форпостов Великой Юани на юге, был ближайшим местом добычи соли: три сотни ли к востоку от самого южного города из принадлежавших Чжу.
Простоватая жизнерадостность Сюй Да сбивала с толку большую часть посторонних, но Чжу знала друга как саму себя. Даже в темноте она почувствовала, как он насторожился:
— Ты откроешь второй фронт на юге, только чтобы захватить Тайчжу?
— Я не потяну войну на два фронта, — без обиняков сказала Чжу. — Нет, юаньскую соль я собираюсь добыть набегом. А там, глядишь, мы разобьем Чжанов, и у нас появятся свои собственные постоянные запасы. Поедем вместе. Сможешь собрать отряд сопровождения? Дюжину лучших ребят.
— Договорились, — ответил Сюй Да и залихватски улыбнулся. — Утром!
После визита дочери генерала Ма гостей у Оюана больше не было. Комната, где его держали, оказалась просторней камеры в Бяньляне, и, по крайней мере, ему давали пить. Однако во всех смыслах, которые имели значение, — а значение, по сути, имела только одна вещь — никакой разницы не было. У него забрали армию. Выяснилось, что можно бесконечно задыхаться от гнева и боли, но так и не сдохнуть. Впрочем, умирать Оюану было нельзя. Предстояло выбраться на волю и вернуть себе войско. Причем сделать это до того, как чертов монах столкнется с генералом Чжаном и проиграет.
Сколько времени понадобится Чжу, чтобы мобилизовать две армии для крупной кампании? Вероятно, около месяца. Много это или мало, а ему должно хватить. Обязано. В голове Оюана вспыхнуло видение: изумленный Шао глотает ртом воздух, как карп, узнав, что евнух вернул себе свое. Его пронзило такое беспримесное отчаяние, что он ощутил даже не боль, а обреченность: один раз я это сделал — сделаю и второй.
Однако сохранять спокойствие оказалось трудно. Дни шли, а он не мог найти ни единого уязвимого места ни в самой комнате, ни у многочисленных стражников, назначенных его стеречь. Иногда, в свои худшие моменты, он гадал, не увел ли уже Чжу войско из Интяня, забыв сообщить ему. Что, если его судьба уже решилась в какой-нибудь далекой битве, потерпев крах вместе с тщетными амбициями Чжу? И одновременно Оюан был убежден: если бы такое произошло — он бы знал.
Ведь даже в самом страшном сне не вообразить, что с ним станет, если все окажется зря.
Оюан сидел, прислонившись к стене. Вдруг, за миг до того, как отворилась дверь, странноватая — знакомая — дрожь пронзила его. Словно кто-то протянул руку и тронул какую-то внутреннюю струну. Не задумываясь, он взвился на ноги и прыгнул через всю комнату. Осекся, когда перед носом ощетинились мечи. Замер, тяжело дыша, точно гончая, готовая сорваться с цепи и растерзать добычу.
— Я сто раз мог бы убить тебя, — заметил тюремщик Оюана. Он предусмотрительно захватил с собой в несколько раз больше стражников, чем его жена в прошлый раз. Он был облачен в длинное, до пола, золотистое одеяние, с которым перекликалась золотая заколка для волос. Позолоченная рука пряталась в правом рукаве. Облик истинно царский… был бы, если бы не физиономия. — Я этого не сделал, потому что не хочу. Но, видишь ли, мне нужна твоя армия, а не ты. Не вынуждай меня.
Оюан выплюнул:
— Чжу Чонба.
— Давненько я этого имени не слышал. Я же посоветовал тебе запомнить его, верно? Прямо перед тем, как ты отрубил мне… — Чжу спокойно поднял свою золоченую руку. — Однако теперь имя нам — Чжу Юаньчжан.
Царское «мы» он употребил легко, словно случайно.
Оюана захлестнуло отвращение. Низенкий, узкоплечий, с тощей шейкой и тонким голосом, да еще и калека безрукий — как смеет подобный человек носить золото и считать себя правителем? Чжу был совершенно не похож на вождя. Совершенно не похож на повелителя. Достойный презрения, он ухитрялся не замечать этого, самонадеянно и безосновательно полагая, будто чего-то стоит.