— Я не просил чаю, — кратко заметил он.
Девушка выпрямилась, держа пиалку в руках. У нее от улыбки не только ямочки на щеках появлялись — все лицо делалось смешным и кругленьким.
— Простите меня, высокочтимый Принц. Было похоже, что чай вам не помешает.
У других служанок нет таких широких скул. Она откуда-то с северо-востока. Может быть, из Корё.
— Я принесу вам чистую пиалу, — мягко сказала девушка и исчезла.
За кабинетной дверью воцарилась привычная суета. Засновали по коридору чиновники, слуги, курьеры. Перевалило за полдень. Когда Баосян допивал седьмой чайник чая, раздался голос:
— О, усердие молодости!
Баосян поднял голову и встретился глазами с благожелательным взглядом Министра. Мантия у того была мятая, словно он спал, не раздеваясь, отчего Баосяну стало немножко неловко за старика.
— И молодое зрение тоже! Цените его, пока оно у вас есть. Уже и не помню, как оно — когда не надо водить носом по строчкам.
Он взгромоздил на стол стопку учетных книг. Для экономии места они были помечены иероглифами, не монгольской вязью. Баосян узнал сводные учетные книги, которые из соображений безопасности Министр всегда просматривал сам.
— Оторвитесь от бумажек. Я знаю, вам не составит труда довести отчет до ума. А мне нужны ваши молодые силы — помочь донести эту стопку.
После паузы Баосян произнес:
— Министр, возможно, первый человек, предположивший, что у меня вообще есть какие-то силы.
Он не сразу осознал, что это было не завуалированное оскорбление, и почувствовал себя странно уязвимым. Словно надел доспех с фатальной брешью, но Министр, вместо того чтобы его заколоть, только обозначил удар.
— У ученых мужей своя сила, — сказал Министр. — Вам доводилось быть наставником у молодых воинов? Заставлять их зубрить более часа? Как они жалуются и хнычут! Для них это — как для нас с вами угодить в битву, даже тяжелее. — Его глаза сверкнули. — Я уверен, вы поднаторели в таскании книг, рука не отвалится. Пойдемте, я должен присутствовать на аудиенции Великого Хана с министрами. Если выйдем сейчас, как раз хватит времени немножко прогуляться. — На усатом лице появилось заговорщическое выражение. — Идеальное время для свежих орехов с хурмой. Вы в Ханбалыке недавно. Уже пробовали местную хурму? Обязательно попробуйте!
Вот так Баосян и потащился за Министром на Рынок бараньей головы, расположенный в восточной части города, что совсем не по пути в Императорский Город: в одной руке он нес зонтик от солнца, на сгибе локтя другой — чудовищно тяжелую («Только не растеряй их!») кипу книг. Безоблачное небо выцвело до белизны. Словно солнце светит сквозь незримую вуаль, теряя цвет. Баосяну такое небо теперь казалось северным.
Рынок бурлил под слепящим белым солнцем. Помимо домашнего скота, которому рынок, собственно, был обязан своим названием, тут продавались книги, предметы культа, всякие мелочи, фрукты для еды и фрукты для подношения духам предков, непристойные картинки, певчие птицы в плетеных клетках, сушеные резные тыквы, предназначенные для того, чтобы держать в них сверчков, бойцовские петухи, крохотные деревца и камешки причудливой формы для украшения садов. Вонь звериных рядов смешивалась с куда более притягательными ароматами: пахло жареными каштанами, булочками на пару, лепешками, всяческой снедью.
Министр метался от прилавка к прилавку. Его энтузиазм смущал не меньше, чем мятая мантия. Баосян, защищенный от рыночной толкотни полями зонтика, наблюдал за ним с благоразумного расстояния. Сердце вдруг кольнула утрата: в нем так давно погасла искра радостного интереса к новизне и красоте, что он даже не мог вспомнить это ощущение — помнил только, что оно было и ушло.
Министр сунул ему под нос какую-то палочку, унизанную коричневыми шариками, и воскликнул:
— Лакомство из моего родного города! Жареный куриный ливер. Ах, тут можно найти буквально все!
Министр ел прямо на ходу, точно крестьянин. Прозрачный жир стекал по усам. Потом он остановился и неожиданно ткнул палочку Баосяну чуть ли не в лицо — тот даже отшатнулся.
— Такая вкуснятина! Попробуйте.