— Я не…
— Попробуйте! — Министр расплылся в глуповатой улыбке.
Руки у Баосяна были заняты зонтиком и книгами. Он неохотно наклонил голову и зубами снял кусочек печенки со шпажки. Сделал вид, будто в восторге. Но на деле лакомство показалось ему таким же безвкусным, как и все, что он ел в последнее время.
Министр не сводил с него глаз. И вдруг сказал:
— Что бы там ни думали люди, вы — одаренный юноша. Вы далеко пойдете.
Баосян застыл, похолодев: его раскрыли?
— Незачем так удивляться, — продолжал Министр. — Я знаю, куда вы метите.
Министр, может, и строил из себя простака, но будь он и впрямь глуп, не дожил бы до этой должности. Разумеется, он внимательно изучает тех, кто появляется в его окружении, преследуя собственные цели. «Глупец, — обругал себя Баосян. — Кто здесь глупец, так это ты».
Министр не дал ему начать оправдываться:
— Честолюбивым юношам свойственно использовать любые доступные шансы.
Баосян запоздало осознал, что сказано это было мягко. Министр зашагал дальше.
— Я знаю, вы меня обойдете, и не держу зла. Время стариков вроде меня прошло. Я говорю, что мне это известно, и помогу чем могу…
Баосян поспешил за ним. Стыд пронзил его, как шпажка — тот куриный ливер. Ему дарили то, что он собирался украсть.
— Будьте честолюбивы, Ван Баосян, — сказал Министр. За разговором они незаметно шагнули из торгового квартала с рынком в холодную тень стен Императорского Города. — Но и осторожность не повредит. Не принимайте ничью сторону в междоусобицах императорской семьи. Когда чиновники лезут в политику, это плохо заканчивается. Я такого насмотрелся.
Больно и стыдно, но уже неважно. Задолго до встречи с этим добрым стариком Баосян уже поймал судьбу обеими руками. Отступать было некуда.
Они пересекли ров и беспрепятственно вошли в красные ворота Императорского Города.
— Что толку в честолюбии, если не заботишься о своем здоровье? — добавил Министр. — Я превзошел многих одаренных людей просто потому, что хорошо ел и спал, так и дожил до преклонных лет. Не забывайте иногда отдыхать. Слушайте музыку в компании хорошеньких женщин. Полезно бывает вздремнуть полчасика после обеда. Придумайте себе увлечение!
— Вздремнуть я бы не отказался, — мрачно отозвался Баосян. Даже мысль о сне вгоняла его в тоску. — Я не постоянно работаю. Время от времени рисую.
Мысли его унеслись к незаконченному проекту, ожидавшему в жалком съемном домике на улице у Ворот Пинчжэ.
— Недавно увлекся резьбой по дереву. Гравюры. Пытаюсь набить руку в изображении с натуры. Хочу добиться сходства с одним дальним знакомым. У него интересное лицо.
— Стремление, достойное восхищения! Как же часто я жалел, что у меня нет художественных талантов. А их, как ни печально, нет. Лошади у меня получались похожие на кроликов, кролики — на фазанов. Зато у меня есть несколько чудесных гравюр работы одного молодого человека из Тяньцзина, я вам покажу…
Они вышли сквозь последние ворота на дорогу, которая огибала Дворцовый Город по внутреннему периметру. Через каждые несколько чжанов[3] попадались стражники, стоявшие навытяжку. Высокие сплошные стены по обе стороны придавали дороге сходство с траншеей и отбрасывали на мелкий белый песок под ногами тяжелые синие тени.
Сзади завопили: «Посторонись!» Баосян и Министр отпрыгнули в сторону. Мимо промчался паланкин.
На нем восседала Госпожа Ки. Золотые подвески ходили ходуном, на лице застыло выражение жестокой сосредоточенности, резко контрастирующее с игривой легкостью, которую она демонстрировала в присутствии Великого Хана. Это шокировало — точно увидеть череп под кожей. Но не удивляло: обычно в присутствии мужчин женщины притворяются. Баосяну вспомнились Мадам Чжан и ее непроницаемый фасад. Даже любимая куртизанка в Аньяне, с которой он был довольно близок, удивила его, когда впервые показала ему свое настоящее лицо. До того момента Баосян понятия не имел, что она умеет думать, и чувствовать, и желать с той же силой, что и он.
— Ну держитесь, — сказал Министр задумчиво, шагая вместе с Баосяном вслед за паланкином в сторону Зала Великого Сияния. — Госпожа Ки жаждет крови.
На фоне чиновников в Зале Великого Сияния Госпожа Ки сияла, как жемчужина среди камней. Даже в юности она не была писаной красавицей. Нос длинноват, уши выделяются на фоне пышной прически, увенчанной заколкой в виде феникса. Подведенные, по-мужски суровые прямые брови придают мрачности глазам под тяжелыми веками. Однако теперь, когда девичья пухлость более не скрывала чеканных черт и длинной сильной шеи, Госпожа Ки стала воплощением изящества. От мягкости, которую помнил Баосян, не осталось и следа.