— Его жена… Значит, ваша мать? Кончики полных губ грустно опустились вниз.
— Нет, что вы! Моя мать умерла, когда я была совсем ребенком. Это мачеха лишила меня наследства. По завещанию она имеет право распоряжаться почти всем состоянием. Но Хейден-Парк, наше загородное имение в Кенте, должно было перейти ко мне после замужества. До сих пор не могу понять, почему папа поручил Клариссе подыскать мне мужа.
Морган нахмурился.
— А при чем тут Натаниель? Глаза Элизабет потемнели.
— Случилось так, что я не успела сказать папе о предложении Натаниеля. Папа уже тяжело болел, а потом умер. Кларисса никогда меня не любила, и Натаниель ей тоже не нравился. Когда папа умер, она решила выдать меня за лорда Гарри Карлтона. — Элизабет невольно содрогнулась. — Это ужасный человек! Вы не представляете, как он на меня странно смотрел! Будто хотел меня съесть! Одними глазами.
Морган посмотрел на ее рот, затем его взгляд спустился ниже до стройной нежной шеи, затем снова вернулся к ее губам. Что же тут странного, он прекрасно понимал лорда Гарри. Он внимательно слушал, хотя ясно представлял себе весь ход событий.
— Я не нуждалась в Клариссе, чтобы найти себе мужа, — тем временем продолжала Элизабет. — Я его уже нашла! Но Кларисса отвергла мой выбор. А когда я отказалась выйти замуж за лорда Гарри, она попросту лишила меня наследства!
Выражая обиду, Элизабет надула и без того пухлую нижнюю губку. Морган с трудом удержался от смеха. Она так походила на ребенка, который сердится и бунтует, если ему перечат.
К тому времени она уже допила бренди и с некоторым изумлением смотрела на пустой бокал. Затем взяла его в руки и протянула Моргану. — Налейте мне еще немного, пожалуйста.
Морган с готовностью выполнил просьбу. Но когда он вернул ей бокал, она опять нахмурилась. Он поднял бровь в немом вопросе.
— А вы разве не присоединитесь ко мне? Он вежливо отказался:
— Я очень редко что-либо пью.
— Папа говорил, что отыскать трезвенника — это все равно, что найти иголку в стоге сена.
Морган позволил себе небольшую улыбку.
— Боюсь, вы совершенно правы. Между прочим, мой отец слишком часто прикладывался к бутылке, вот почему я в самом раннем возрасте принял решение не повторять его ошибки. — Он сделал паузу. — Разве Натаниель не говорил вам об этом?
Она покачала головой.
— В основном он рассказывал о том, где побывал и что там делал. И еще о своем доме в Бостоне и о верфях. — Она вдруг смолкла, осознав ошибку. — Я хотела сказать, о вашем доме и о ваших верфях. Если вы помните, я ведь даже не знала, что у него есть брат.
Морган промолчал. Что он мог сказать? Стоило ли удивляться, что Натаниель чрезмерно приукрасил свои достоинства? Он секунду колебался и затем, словно против своей воли, не выдержал и спросил:
— Откройте мне, как вам удалось познакомиться?
— Мы встретились на балу, который устроила дочь отцовского приятеля. — Элизабет вздохнула. — Натаниель был совершенно неотразим. Должна признаться, что я уже раньше о нем слыхала. Его имя было у всех на устах — красивый, обходительный и настоящий франт. Я не ошибусь, если скажу, что половина девушек в Лондоне были от него без ума.
Морган помрачнел. Он не желал слушать об успехах брата у слабой половины рода человеческого. Но Элизабет не замечала его неудовольствия.
— Сначала я не поверила, что он обратил на меня внимание, — продолжала она. — Представляете, какая честь? Ведь я всегда была скорее застенчивой провинциалкой, чем столичной дебютанткой.
Морган не верил своим ушам. Разве эта девушка не знает, как она красива? Своей особой красотой, но все равно красива.
Она вдруг замолчала и в растерянности посмотрела на свой бокал.
— Бог мой, — пробормотала она, — пожалуй, я бы выпила еще бренди.
И она снова протянула Моргану бокал.
На этот раз он не сдвинулся с места, внимательно наблюдая за ней. Ее голос несколько изменился. Неужели она… Если он не ошибается, он бы подумал…
— Что-то вы сегодня ленивы. Что ж, я налью
Себе сама.
Она попыталась встать, но зашаталась и упала бы, если бы Морган быстро не подхватил ее под мышки.
Он еще раз изучающе посмотрел на Элизабет: он не ошибся, она была пьяна! Он готов был расхохотаться, если бы не ее тело в его объятиях, теплое и мягкое, и ее высокая грудь, прижавшаяся к его груди.
Как только Элизабет обрела равновесие, он тут же отпустил ее и отступил назад.
— Господи, я чувствую себя как-то странно. — Она улыбнулась Моргану. — А где же мой бокал?
— Бренди больше не будет, — твердо произнес он. — На сегодня довольно, Элизабет.
Ее улыбка потухла, она сжалась в комок, и вдруг у нее задрожали губы.
— Ты меня тоже ненавидишь, правда? — спросила она.
Совершенно потрясенный, Морган в изумлении развел руками.
— Да нет же…
— Нет да. Как меня ненавидит Натаниель.
— Успокойтесь, Элизабет. Натаниель не может вас ненавидеть.
Она вдруг расплакалась.
— Нет, я знаю, он меня ненавидит. И он никогда не приедет, верно? Негодяй, а я-то ему верила! Верила, что он хочет на мне жениться! Что же мне теперь делать?
Как обычно, при виде женских слез Морган окончательно растерялся и принялся успокаивать Элизабет:
— Вас обманули, Элизабет. И вы не первая, и, к сожалению, видимо, не последняя.
Она не обращала внимания на его слова и, закрыв лицо руками, рыдала еще сильнее.
Морган нервно сжимал и разжимал кулаки.
Он-то думал, что уже не может испытывать подобные чувства. Но далекий голос напоминал ему, что когда-то, в былые времена, он был способен на такие переживания. Способен на нежность, на сострадание. И все это он потерял из-за Амелии. Никогда больше он никому не доверится, и в первую очередь женщине.
Но всхлипывания Элизабет раздирали ему душу, и это положило конец его колебаниям.
Медленно, очень медленно, словно сомневаясь, его руки обняли Элизабет. Она будто только этого и ждала: ее голова легла ему на грудь, а руки вцепились в лацканы сюртука. Вопреки всякой логике она искала утешения именно у него. И Морган не мог не удивляться. А также не испытывать жалости.
Наверное, оттого, что они оба стали жертвой обмана Натаниеля.
Он гладил ее по спине равномерным успокаивающим движением.
— Ну хватит, Элизабет, довольно плакать. Вот увидите, утром все покажется не таким мрачным.
Она уткнулась лицом ему в плечо и продолжала плакать; от теплых слез намок его сюртук. Морган принял решение: он подхватил ее на руки и понес на второй этаж.
В ее комнате он осторожно опустил ее на пол. Она больше не плакала, а только жалобно вздыхала.
— Так-то будет лучше, — шепнул он. — Тебе давно пора спать.
Элизабет не двигалась с места и не делала никаких попыток раздеться. Она словно не чувствовала, что Морган начал расстегивать многочисленные крючки у нее на спине. В любой момент он ждал взрыва возмущения, вызванного его смелыми действиями, но она только послушно поворачивалась, когда он снимал с нее части одежды.
Затаив дыхание, он стянул с ее плеч платье, и оно горкой легло на пол. Затем освободил ее от нижних юбок, чулок и туфель. Потом вытащил шпильки из прически. Одно последнее усилие — и масса тяжелых золотых волос упала ей на плечи и ему на руки.
Он почувствовал, как быстрее застучало его сердце, но попытался не обращать внимания. Она осталась в одной сорочке и панталонах, Морган отвернул покрывало и молча, жестом, пригласил ее ложиться. Она так же молча послушно подчинилась.
Но она не отрывала от его лица широко открытых вопрошающих глаз, в которых все еще блестели слезы.
Морган потушил свечу и сел рядом с ней на краешек кровати, очень близко, но не касаясь Элизабет.
— Ну что еще? — тихо спросил он. Ее взгляд скользил по его лицу.
— Вы… Знаете, вы совсем не похожи на Натаниеля. Он часто улыбается. Вы никогда.