Евгений Лукин
Тот самый день
Наверное, всё дело в том, что я вахтёр. Может быть, даже вахтёр божьей милостью. Никто ведь ничего не заподозрил — только я.
День, когда это случилось, мало чем отличался от многих предыдущих. Настроение у меня, помнится, было рабочее, скверное. А испортила мне его в тот раз одна бойкая особа без стыда, совести и прочих пережитков.
— Можно я пройду, дедуля? — попросила она с очаровательной улыбкой. — У меня здесь подружка работает…
Полагайся нам табельное оружие, за одного бы дедулю открыл огонь на поражение. На себя посмотри! Сорокалетняя тётка, а туда же — фею включает!
— Пропуск, — проскрежетал я.
— Да откуда ж у меня пропуск? — наивно удивилась она, хлопая накладными ресницами.
Дура! Сперва дедулей назвала — теперь обворожить пытается!
— Не пущу, — упёрся я.
— Ну пожа-алста… — прикинулась она безутешной.
— Не имею права.
Решила заехать с другого боку, заговорила в официальном тоне:
— Тогда, будьте добры, позовите Лялю из отдела снабжения. Скажите, Мила спрашивает…
— Не имею права покидать свой пост.
— Как? Вообще? — радостно опешила она.
— Вообще!
Нахалка уставилась на меня с восторгом, потом повернулась и нагло продефилировала на охраняемую мной территорию. Я было дёрнулся следом, но не оставишь же в самом деле вверенный тебе пост!
Ну и какое после этого могло быть настроение?
Второй год турникет грозят поставить — никак не соберутся!
Главное, однако, поджидало меня впереди. Минут через десять в стеклянный тамбур проник с улицы незнакомый мне очкарик. Средних лет, среднего роста, плащик нараспашку, под плащиком — серый костюм с галстуком, в руке портфельчик, украшенный металлическим логотипом нашей фирмы.
Миновав входной аквариум, пришелец приветливо кивнул охраннику. То есть мне.
— Добрый день, Миша…
И попытался пройти дальше.
Ну вот… А я полагал, что предел человеческой наглости уже достигнут десять минут назад!
— Минутку! — остановил я его.
— Да?.. — Он обернулся, удивлённый.
— Кто? К кому?
— Красная Шапочка! — чётко представился он. — К Серому Волку!.. Миша, с тобой всё в порядке?
— Отставить смешочки! — рявкнул я, осатанев. — Ваш пропуск!
Незнакомец озадаченно моргнул, потом сообразил, в чём дело, — разулыбался.
— А-а… Опять Никанорыч чудит? Что ж… Глядишь, так всех и выстроит. Прошу…
Достал из внутреннего кармана удостоверение, предъявил в развёрнутом виде. Я прочёл, что там у него было впечатано, и, честно сказать, оторопел.
— Ну-ка, дайте…
Без возражений он отдал мне корочки. Вроде всё чин чином. Зарезин Сергей Петрович. Фотография — соответствует.
Но это был не он. Не Зарезин. Сергея Петровича я, слава богу, прекрасно знаю. Зарезин худощавый, сутулый, а этот пополнее, поосанистее. А главное — лицо не то.
— Гражданин, — сказал я. — Вы кто?
Незнакомец озабоченно заглянул мне в глаза.
— Да что с тобой, Миша?
— Да со мной-то всё путём! — вспылил я. — А вот с вами…
Снова открылась внутренняя дверь входного тамбура, и послышался скрипучий голос начальника охраны:
— Привет, Петрович… В чём дело, Миш? Проблемы?
— Вот, — сказал я, протягивая документ.
Громадный костлявый Александр Никанорович вчитался, нахмурился.
— Спасибо за службу, — мрачно прогудел он. И снова повернулся к самозванцу. — А Миша-то прав. Просрочено удостоверение, Петрович. Непорядок. Займись давай… — Вернул ему корочки, дружески приобнял за плечи. — Как вчера на рыбалку съездил?..
И увёл его в сторону лестницы.
Я тупо смотрел им вслед. Смотрел долго. Ну не с ума же я сошёл в конце-то концов!
— Пока, дедуля! Чмоки-чмоки…
И мимо меня пропорхнула на выход давешняя нахалка.
Во-первых, удостоверение просрочено не было (я бы заметил). Стало быть, соврал Никанорыч… Зачем? А главное, кому? Мне?.. На проходной нас находилось трое… Получается, мне. Не этому же…
Пододвинул поближе листок с машинописным реестром телефонов, нашёл нужный номер, набрал.
— Здравствуйте, — сказал я, услышав «аллё», произнесённое писклявым девчоночьим голоском. — А можно попросить к аппарату Сергея Петровича?
— А папа ушёл на работу, — отрапортовала дочурка.
— Давно?
— Мам, давно? — заорали в телефоне, и вскоре детский голос сменился женским:
— Полчаса назад. А кто спрашивает?
— Неважно… — буркнул я и положил трубку.
Не допытываться же, в самом деле, сильно ли папа раздобрел за сегодняшнее утро и не выправил ли осанку!