– Я этого не делала, Бернардо! Ты же знаешь! Я этого не делала!
Но ворота уже закрылись, а я осталась за ними.
***
Я вышла из такси. Глория, увидев меня, тут же подошла и без слов обняла.
– Милли! Что такое? Ты плакала?
– Да как тут не заплачешь?!
– Что случилось?
– Эта чокнутая семейка, на которую я работала, обвинила меня в воровстве. У одной старой карги был красивый медальон. Его кто-то украл или она сама его потеряла, но обвинили во всём меня!
– Как ты могла вынести такое?!
– А что я могла сделать?
– Не знаю… Ну, расцарапать им физиономии, например. Как ты могла позволить обвинить себя в воровстве?!
– Ты права, я должна была что-нибудь сделать… Но в тот момент меня будто парализовало. Было так больно! Я с трудом сдерживала себя, чтобы не расплакаться при них. Хотя всё равно это не оправдание, знаю. Я не должна была им позволить так унизить себя!
Ещё какое-то время мы просидели на крыльце, обнявшись.
Мы молчали, но я прекрасно знала, Глория понимает всё без слов. Сейчас ей было так же тяжело, как и мне. Я не знала, что сказать Падре, как объяснить ему всё это, хотя, вероятно, ему уже позвонила Луиса. Он будет жутко недоволен, а мне придётся искать новую работу. В любом случае, в тот ужасный дом я точно не вернусь!
К нам вышла сестра Толстушка. Я не стала от неё ничего таить. Рассказала всё, как было.
– Не переживай, милая. Ты можешь всегда рассчитывать на нашу поддержку. Отнеси свои вещи в комнату и приходи в столовую, хорошо?
– Спасибо, сестра Толстуш… ой, прости, Каталина.
– Ничего, ты можешь называть меня Толстушкой, – улыбнулась она.
Я отправилась в свою старую комнату, чтобы оставить вещи.
Здесь абсолютно ничего не изменилось, но мне показалось, что изменилось всё. Будто меня не было тут целую вечность. За это время мне успели хорошенько наплевать в душу…
Я направилась в церковь – единственное место, куда я могла прийти, когда на душе скребут кошки.
Я подошла к алтарю.
Я знаю, что мне веришь только ты…
Ты же знаешь, что я ничего не крала.
Но этого мало. Как заставить их поверить мне?
Ты видел, как со мной говорил этот кретин Иво? Слышал, что он сказал: «Ты сказала, что хочешь такой же медальон»? Этот парень – двуличная скотина.
Я ведь уже почти поверила, что нравлюсь ему…
Прости… Я знаю, тебе не нравится, когда я так говорю, но я ужасно зла на него.
Клянусь, попадись он мне сейчас, я бы…
– Милли!
– Ч-что? – от неожиданности подпрыгнула я.
– Пошли в столовую, там сестра Толстушка ждёт тебя, – сказала Глория, стоя на входе в часовню.
– Иду-иду.
Когда мы входили в столовую, Глория попросила меня закрыть глаза и не подглядывать. Она помогла мне переступить через порог, чтобы я не споткнулась.
Открыв глаза, я увидела Падре, сестру Толстушку и мать-настоятельницу. Как только мы вошли – они стали петь песню «С днём Рождения, тебя!». На столе стоял торт со свечками. Я быстро посчитала их, восемнадцать. На глаза навернулись слёзы.
– Загадай желание и задуй свечи, милая, – сказала Толстушка.
– Я скажу Вам своё первое желание. Я хочу, чтобы вы всегда были рядом, потому что вы – моя семья. А второе… – это найти отца, – но его я прошептала только на ушко Глории.
Я задула свечи и обняла каждого по очереди.
Мы с Глорией вышли во двор и побрели вдоль стадиона.
– Милли, как ты думаешь, ты найдёшь своего отца?
– Конечно, найду. Я это чувствую. И когда я найду его – ему не поздоровится!
– Ты говоришь со злостью, Милли!
– А как иначе? По его вине умерла моя мама!
– А, может, он ничего не знал? Не знал, что она ждёт ребёнка, не знал, где она и что с ней?
– Это его не оправдывает! У него было восемнадцать лет, чтобы попытаться найти нас. Найти меня!
Мы обошли стадион вокруг.
Краем глаза я заметила, как из кустов нас кто-то сфотографировал. Я повернулась и увидела на противоположной стороне поля того самого бродягу. Я поспешила к нему, но тот уже успел скрыться за деревьями.
– Ты видела, Глория?
– Видела, что?
Внимательностью Глория никогда не отличалась.
– Нас только что сфотографировал какой-то парень. И я, кажется, уже видела его.
– Парень?! Какой? Где он?
– Он был вон там.
Мы подошли к деревьям у конца стадиона и заглянули вглубь. Разумеется, там уже никого не было. – Не нравится мне это. Я уже не раз замечаю, как за мной кто-то следит.