— Я никогда тебя ни о чем не просил. Люк, найди ее. Я не знаю, что со мной происходит, но она мне нужна. С ней все становится реальнее. Посмотри, в кого я превращаюсь, Уинзор. Я пью виски и рассказываю тебе о своей личной жизни. Господи! — он с шумом откинулся на спинку кресла.
— Том, дружище. Это пройдет. Ты так долго был один, что это должно было случится. Ты увлекся. Был хороший секс, но уверяю, работа спасет тебя, ты переключишься, перестанешь о ней думать. Все будет хорошо. — Люк потрепал его по голове.
Том попытался улыбнуться, но это плохо у него получилось. Он залез в карман джинсов и извлек оттуда мобильный.
— Вот, вот она, — ткнул он пальцем в экран.
На Люка смотрела девушка, обнимающая восковую фигуру Бенедикта Камбербэтча. Девушка, как девушка. Чем он так восхищается?! Стрижка как у мальчика, на скуле синяк. Этакий побитый дворовый парень. Люк чуть не рассмеялся, подумав что в Хиддлстоне все таки что-то есть от латентного гея, исходя из выбора его пассии. Но порыв свой сдержал. Было что-то в ее лице такое, что заставляло его рассматривать. Интересный взгляд. Такой пронзительный, будто в самую суть тебя хочет добраться, вывернуть наизнанку, переворошить. Внешность очевидно с примесью востока. «Хм, какой бы ты не была, искать я тебя не стану. Хватит мне и того, что происходит сейчас с Томом,» - подумал про себя Люк, но вслух ответил:
— Не волнуйся. Я попробую что-нибудь сделать. Попробую. Но Том, ничего не обещаю. Информации слишком мало.
— Я знаю, — устало отозвался актер.
— Поспи пока, поспи. Ты устал, на тебе лица нет. Лететь еще двенадцать часов.
Хиддлстон кивнул и закрыл глаза.
========== Такие девчонки ==========
Лиза сидела на лестнице ведущей на второй этаж и курила. Дымила как паровоз уже третью или четвертую сигарету подряд. В горле встал никотиновый комок, голова слегка кружилась и даже подташнивало. Но с сигаретой легче думалось, как будто с каждым вдохом ее мозг обогащался кислородом и начинал работать как часы. Никотин приравнялся к кислороду. Какая нелепость. Она потушила сигарету. И откинулась на ступеньки, которые больно врезались в спину.
Как же было невыносимо хорошо в этой старой двухэтажной квартире с видом на Неву. Жалко, что быстро наступивший зимний вечер испортил вид за окном. Игорь в очередной раз уехал в Милан, оставив ей ключи и ценные распоряжения по поливу его комнатных растений. Лиза растения не любила, а к цветам была абсолютно равнодушна. Но что не сделаешь ради друга. Можно даже и цветы полить. Последнее время друг-стилист был весь в делах. Они толком и не виделись. Сегодня утром ей пришло смс со словами:
«Девонька моя. Улетаю. Присмотри за палисадником. Ключи как обычно. Миллион поцелуев».
Она была счастлива. Сменить собственную безремонтную квартиру вдали от центра Питера на двухэтажные апартаменты Калинина. Здесь хорошо думалось. В этой его творческой квартире, где безупречный ремонт граничил с разрухой, где кругом был кавардак и беспорядок, но с идеально до блеска начищенным трюмо с аккуратно разложенными парикмахерскими принадлежностями. Глядя сейчас сверху на все это безумие с черно-белым портретом Вивьен Ли во всю стену, Лиза будто видела отражение своего внутреннего мира. Такой же кавардак, но есть еще в этом ее мире прибранные места, логичные, расставленные по полочкам. Но их осталось так ничтожно мало. Спасибо Барселоне за это. С нее начался этот раздрай в ее голове. Почему-то в мозгу вечно застревали обрывки песен, совершенно не относящихся к делу. Вот и сейчас как на старом, заедающем патефоне крутилось:
«Тебе семнадцать, тебе опять семнадцать лет.
Каждый твой день рожденья хочет прибавить, а я скажу, нет.
Твой портрет, твои дети, я расскажу им о том:
“Дети, вашей маме снова семнадцать, вы просто поверьте, а поймёте
потом».
«Господи! Какие дети?! Какой маме!? Какие семнадцать?!» — вслух произнесла Лиза и помотала головой. Песни невпопад и мысли о Хиддлстоне атаковали ее голову. И если от последних она всеми правдами и неправдами пыталась избавиться, то вот от с назойливыми песнями было сложнее. Зачем она опять о нем вспомнила. Она же поймала мысль под названием «Том Хиддлстон» и заперла ее в сундук за семью печатями. Но эта мысль будто пустила вирус в ее операционную систему, наделала копий и теперь, лежа в сундуке потирала малюсенькие ладошки, ехидно посмеиваясь:
«Ну давай, давай, Лизонька, посмотрим какой ты борец. Попробуй справится с самой любовью. А я посмотрю, как ты будешь корчится на ринге от скрутившей тебя боли».
Была ли это любовь?! А что, собственно говоря, такое любовь?! Лизе было двадцать семь. Это тоже самое, что и двадцать, только на семь лет старше, на семь лет больше жизни, больше опыта, больше эмоций. Но она не знала точного определения этому чувству, которому без исключения было подвержено все население планеты. Она хотела этого чувства и одновременно боялась. Однажды она уже столкнулась к ним нос к носу. В голове в такт ее мыслям заиграла песня:
«Невзаимная любовь.
Одинокая игра.
Недожеванная песня с утра.
Не проснувшись - надо в путь
И по улицам людным.
И опять день будет очень трудным».
Три года невзаимности. «Он был старше ее, она была хороша,» — опять пропело в голове. Ей только исполнилось восемнадцать, он подошел к ней сам в каком-то модном баре. Высокий, красивый тридцатилетний блондин с пронзительными голубыми глазами - ее любимый типаж. А потом завязалось знакомство. Оказалось женат, есть ребенок. Но она уже влюбилась, уже смотрела на него, раскрыв рот, не дыша. Но уже в том возрасте разум преобладал. Спасибо родителям, видимо, дали правильное воспитание - не бросаться как голодная собака на все, что хорошо пахнет, пусть даже это будет самый вкусный мясной деликатес. И она любила молча, сцепив до скрежета зубы, став для него другом, не расширяя границ дозволенного.
«А есть там у меня, всего есть лишь одна
Девочка друг!
Она решает где, она все помнит, да!
Лишает меня вдруг сна!»
Опять пропела голова. «Ну наконец-то хоть в унисон с мыслями,» — улыбнулась Лиза.
Три года любовной зависимости, спрятавшейся под маской дружбы. А по ночам слезы в подушку от его рассказов про жену, семью и любовниц и осознания, что он никогда не будет с ней. Да если и будет, то совсем не так, как она мечтала и хотела. Он ничего не скрывал от нее. Да и зачем?! Она же друг. С ней можно делиться. Тогда Лиза и начала обрастать броней, закрываться, чтобы спрятаться от боли, охватившей ее. И обросла же. Окутала ей сердце и всю себя. Крутила романы, не чувствуя ничего кроме симпатии, но это мало спасало, все ее пассии влюблялись в нее, она же оставаясь хладнокровной, никого не подпуская. Они уходили. Она оставалась. Броня крепчала.
А дальше. Она взрослела. Любовь к блондину ушла сама собой, она выросла из нее. Ее море успокоилось, показав ей всю прелесть водной глади. Она с головой окунулась в работу, но ее сердце и ее существо хотело, требовало любви. Ее подсознание грезило ею, как бы она не желала этого признавать.
Но почему Том!? Почему он?! Неужели нельзя было выбрать более близкого, более привычного мужчину. Он разрушил, уничтожил многолетние оковы, скрывающие ее от чувств. Уничтожил за каких-то жалких пару дней. Броня с грохотом упала к ее ногам и как ни старалась она воздвигнуть ее обратно, все было в пустую. Хиддлстон привязал ее к себе на сотни канатов и не важно, где он находился сейчас. Ее мысли и ее сердце больше ей не принадлежали. «Хотя бы просто взглянуть на тебя еще раз,» — прошептала она в тишину квартиры. И как в столе заказов, в голове заиграло:
«Узнать тебя в толпе, знакомое лицо,
Узнать тебя в толпе, не встретив взглядом.
Узнать тебя в толпе, как камешек в песке,
В душе все оживет, когда ты рядом,
Когда ты рядом, когда ты рядом».
«Господи! Тебе почти тридцать! А ты все веришь в сказки. Выгоняй эту дурь из себя. Выгоняй. Плохая, никчемная, не твоя любовь. Он даже не вспомнит тебя, если вы еще вдруг увидитесь. Ты одна из. Ты вовсе не особенная. Будет у тебя еще любовь, будет. Я тебе обещаю!» — она разговаривала в пустой комнате сама с собой.