То, что он говорит, когда занимается со мной любовью...
— Ты такая чертовски красивая.
— Ты как гребаный шелк.
— Твоя киска идеальна.
— Ты, Пенелопа Харт, само совершенство.
То, как он прикасается ко мне…
Большой палец касается моего виска.
Пальцы впиваются в мои бедра.
Бедра двигаются навстречу моим.
Губы целуют мои губы.
Мою челюсть.
Кончик носа.
То, как он смотрит на меня…
Будто я — драгоценность.
Воплощение красоты.
И я принадлежу ему.
Будто он знает, что я люблю его.
Будто знает, что я знаю, что он тоже любит меня.
Все это делает этот момент столь же пугающим, сколь и особенным. Потому что я не уверена, куда мы пойдем дальше. Кто мы, за пределами... этого.
Два человека занимаются любовью так, как не должны заниматься двое, если только они не готовы посвятить себя чему-то большему. Но способен ли он на это? Захочет ли? Или я буду вынуждена поставить ему ультиматум? Потребовать, чтобы он мне признался в своих чувствах, чтобы мы могли сделать следующий шаг, или я уйду, потому что не могу быть с ним, если есть только то, что сейчас между нами.
— Перестань думать, Пенелопа.
Требование Джейка сопровождается вращением бедер, что заставляет меня временно забыть, кто я, нахрен, такая. Когда я вспоминаю, он толкает мое колено к голове, и я издаю низкий стон. Но все равно не переставая думать. И я почти уверена, что он знает, о чем мои мысли. И по какой-то причине я хочу, чтобы он знал, что я не оставлю это просто так. Что мы поговорить обо всем этом невысказанном дерьме.
Мои глаза распахиваются, и я встречаюсь с его пристальным взглядом, который сосредоточен на мне. На секунду отвлекаюсь на его приоткрытые губы, прежде чем снова вернуться к его глазам. Его взгляд умоляет меня забыть. И я так и делаю — на время. Но сначала повторяю ему те же слова, что Скарлет сказала в «Унесенных ветром», — уверенная, что он не поймет отсылки, но поймет смысл.
— Завтра. Об этом я подумаю завтра. Хорошо?
Он ухмыляется. Трахает меня сильнее. И как раз перед тем, как удовольствие поглощает меня, вновь изгнав из реальности, он отвечает печально известной репликой Ретта Батлера в версии Джейка Суэггера:
— Честно говоря, моя дорогая, мне пох*й.
Глава 26
Звук, что я издаю, когда Джейк выходит из меня, — протяжная гортанная песнь, которую лучше всего описать как хныканье-мяуканье-фырканье-стон-мычание-шипение.
Я ожидаю, что Джейк рассмеется. Ухмыльнется. Промычит. Хоть что-то. Вместо этого он говорит:
— Детка, я сделаю все лучше.
Он убирает волосы с моей шеи, сжимает их в кулак и осторожно тянет, сдвигая мою голову так, чтобы иметь лучший доступ к моему плечу. Затем прокладывает дорожку поцелуев по обнаженной коже до самого уха.
— Ванна или душ?
Я мычу.
На этот раз он усмехается.
— Значит, на мой выбор?
Мычание.
— Ванна.
Он встает и тянется ко мне, затем стаскивает с кровати и заключает в объятия. Он идет со мной, обернутой, как обезьянка, вокруг него. Я вдыхаю его запах. Мыло. Чистота. Мужчина. Богатство. Боже, Пенелопа. Ты не можешь быть еще более поверхностной? Скорее всего, нет. Но у богатства есть запах. И это Джейк Суэггер.
Я открываю глаза, и упираюсь взглядом в его мускулистую шею. Под кожей пульсирует толстая вена. На безупречной коже темнеет щетина. У меня возникает желание облизать ее. Когда я пытаюсь высунуть язык, обнаруживаю, что он слишком короток, а я слишком ленива, чтобы вытягивать его дальше.
Мне нужно в туалет.
Желание настолько внезапное и сильное, что я вся сжимаюсь, чтобы не обрушить на него золотой дождь. В ответ Джейк усиливает хватку. Что только усугубляет давление на мой мочевой пузырь.
И если он сожмет еще сильнее...
О, дорогой Боженька, пожалуйста, не дай мне описать этого мужчину.
Джейк целует меня в лоб, и крошечные волоски на его подбородке щекочут мне нос. Он в хорошем настроении, потому что проводит губами по моему виску. Волоски все щекочут. Теперь я хочу чихнуть.
И если я чихну...
О, дорогой Боженька, пожалуйста, не дай мне чихнуть и описать этого мужчину.
Сейчас мы поднимаемся по лестнице. Я забыла, что в этом номере есть второй уровень. Там располагается главная спальня. А рядом с главной спальней — главная ванная комната.
Именно туда он меня и несет.
Потому что я по глупости позволила ему выбрать ванну вместо душа.
А единственная ванна находится наверху.
И с каждым шагом мой мочевой пузырь чувствует себя так, словно его швыряют, как потрепанный мешок.
Мне кажется, он делает это дерьмо нарочно.
И если не остановится...
Боженька. Это снова я. Пожалуйста, телепортируй нас в ближайший туалет, чтобы я не описала этого мужчину.
— О чем ты молишься?
Почему я ничего не могу сделать правильно?
Закрываю глаза и ничего не говорю.
Не может быть, что путь до чертовой ванной занимает так много гребаного времени.
Джейк замедляет шаг.
— Поговори со мной, красавица.
— Если ты сейчас же не доставишь меня в ванную, я на тебя написаю.
Он замирает всего на долю секунды, прежде чем ускорить шаг.
— Ради всего святого, Пенелопа. Могла бы просто сказать об этом вместо того, чтобы молиться.
— Да? Ну, это не то, в чем бы я хотела признаться.
— А золотой дождь — это не то, чего хотел бы я.
— Тогда предлагаю тебе…
Моя речь прервана, когда Джейк бесцеремонно шлепает мою задницу на унитаз. Мочевой пузырь не выдерживает этого движения, и я писаю в тот же момент, как мои ягодицы ударяются о фарфор. Когда Джейк выпрямляется, я поднимаю глаза и вижу, как одна его бровь находится на полпути ко лбу.
— Что? Я же тебе сказала, что мне нужно в туалет.
Хмм… интересно, не поэтому ли мой оргазм был таким интенсивным?
Полагаю, именно Кристиан Грей научил нас, что кончать с полным мочевым пузырем лучше, чем с пустым. Будь я проклята, если он был не прав.
Спасибо тебе, Э.Л. Джеймс. Я у тебя в вечном долгу.
Я все еще писаю. Джейк оставляет меня одну и закрывает за собой дверь. В этой ванной, как и в его квартире, туалет отделен от остальной комнаты. Здесь даже есть стойка для журналов. И айпад. Что чертовски безумно, потому что у таких, как я, может возникнуть соблазн украсть его. Но даже при всех удобствах небольшое пространство вызывает легкую клаустрофобию. И мне любопытно, чем занят Джейк.
Я тянусь к двери и едва достаю до дверной ручки. Открыв ее, вижу, что он стоит, уперев руки в бедра, голый, и смотрит вниз на наполняющуюся ванну. Мои глаза останавливаются на полоске темных волос, спускающуюся к перевернутому треугольнику.
Мне хочется облизать его пресс.
Его член.
Его гребаные колени, если его такое заводит.
— Тебе не кажется странным писать с открытой дверью? — спрашивает он с ухмылкой на точеном, красивом, удивительно привлекательном лице.
— А тебе?
— Нет. Но женщины обычно так не делают. С другой стороны, ты довольно необычная.
— Я такая.
— Как ты можешь все еще писать?
Я пожимаю плечами.
— Должно быть, у меня увеличенный мочевой пузырь.
Он стонет.
— Не говори «увеличенный мочевой пузырь», Пенелопа.
— Это подходящий медицинский термин, Джейк.
Он смеривает меня взглядом. Чудесным образом моя струя иссякает.