— Да вот, — я замялся. — Пить захотелось.
— Так шел бы на кухню, — добро улыбнулся мой благодетель. — Там холодильник. Минералка, соки…
— Не подумал, — я попытался просочиться мимо.
— Да ты не торопись, — меня поймали за рукав. — Разговор есть.
Глава 2
Первым делом он извлёк из кобуры кольт и небрежно бросил его на стол.
Я одновременно и напрягся, и ощутил облегчение. Облегчение от того, что он его всё-таки положил, а не направил на меня, а напряжение — от того, что он вообще был…
— Вы говорили, что револьвер нужен только для карнавала, — голос мой понизился почти до шепота.
Тоже особенность организма: в моменты крайнего напряжения говорить очень тихо. Многие принимали это за выражение слабости, страха, но всё было наоборот: еще в детстве, предчувствуя вспышки бешенства, я приучил себя гасить эмоции. Это не притупляло клокотавший внутри гнев, но хотя бы позволяло не выглядеть психом.
— Все слова лгут. Эти — тоже.
Достав из кухонного ящика тряпочки, ёршики и оружейную мазь в жестяной банке с говорящей этикеткой «Глухарь», Алекс принялся разбирать револьвер. «Анаконда» сорок четвёртого калибра, словно он охотился на очень крупную дичь…
…Отщелкал, как семечки из подсолнуха, патроны, вынул барабан и вооружившись зубной щеткой, обмакнул её в мазь.
На мой профессиональный взгляд, револьвер и так был в идеальном состоянии, а значит, нехитрое сие действо требовалось, чтобы занять руки и освободить голову — привычка, свойственная многим военным…
— Значит, Сирия, — неожиданно сказал Алекс и вновь замолчал.
Его молчание создавало пустоту, что-то вроде вакуума, которую хотелось непременно заполнить. Поэтому я спросил:
— Что, Сирия?
— Комиссовали давно?
— Почти год. Но откуда вы…
— Элементарно, Ватсон: Макаровым награждают за ранения и доблесть в бою. В данный момент мы воюем где? В Сирии. Отсюда вывод…
— Может, нужно было спросить, а не шарить по моим вещам?
— Может, — отложив кольт, Алекс достал из шкафчика хрустальные рюмки и бутылку водки. «Арктика», — прочёл я этикетку. Дорогой сорт. И не везде купишь. — Но так быстрее.
Он разлил водку по рюмкам, одну подвинул мне.
— Хотите сказать, я должен стерпеть, потому что мне некуда деваться? — брать водку я не спешил.
— А что, есть? — Алекс глянул коротко, с дружелюбным интересом, и вернулся к чистке револьвера. — Когда мы встретились на улице, ты собирался идти на вокзал.
— Может, я домой собирался.
— В Ростов? Не смешите меня, юноша. С таким образованием и такими замашками… Жить вам в Ростове от силы месяц. Затем — перо под вздох и головой в воду.
Покопался Алекс в моих вещах основательно. Узнать, что я из Ростова, можно было лишь найдя фотографию с дарственной надписью, заложенную в одну из книг…
Но в остальном он прав. Вот и отец всегда говорил: в тебе будто два человека: ботаник и гопник. Гопнику в Ростове — самое то, раздолье. Но как ботаник ты здесь не жилец… Он сам, на свою пенсию, купил мне билет до Питера и напутствовал поступать на филфак. Как в воду глядел: оказалось, военный переводчик — идеальное для меня амплуа. До тех пор, пока ранение не превратило организм в бесполезный хлам…
— И поэтому вы решили, что я без звука соглашусь работать в вашем… «агентстве»? — я сделал кавычки в воздухе.
— А чем плохо моё агентство? — удивился Алекс. — На мой взгляд, вам выпал счастливый билет. Свой угол, нормальная еда, интеллигентное общество. Вы хоть заметили, какие у меня девушки работают? Да любой на вашем месте…
— Девушки у вас и вправду замечательные, — перебил я. — Но вот всё остальное… Простите, но ни воспитание, ни честь офицера не позволят мне работать на такого человека, как вы.
Глаза его вмиг сузились, а щеки побледнели. Я застыл.
Собственные заскоки подвигли меня на углублённое изучение психологии, и теперь я видел: по той же причине, по которой я начинаю говорить очень тихо, мой новый знакомый Алекс спадает с лица. Обычные люди в гневе лицом багровеют, покрываются румянцем. Он же — бледнеет.
— Извольте объясниться, милостивый государь, — руки Алекс держал свободно, на столе. Но пальцы чуть подёргивались, и в этот момент я сильно порадовался, что револьвер оказались разобранным.
— Невольно я стал свидетелем вашего разговора с дилером, — ответил я. — Мушки, Говоруны, Серебрянки… А также «акварели» и «масло»… Вы толкач. Меняете искусство на наркотики.