— Так всё, не наговаривай на себя, — остановил поток самокритики Боря. — Не знаю пока, не парься. Давай пока здесь разгребём дела. В настоящем, иначе к будущему не придём.
— Да нужны мы там им в будущем, — буркнул крановщик, маковку почесал и выдал уточнение. — А по зарплате что?
— В обиде не останешься. Тем более… — Боря хмыкнул. — …форму тебе уже выдали. Аванс, как никак. Обувь только прикупить и куртку с шапкой. И ты в деле.
— Дело говоришь, Боря, — ответил крановщик и принялся набирать брата на телефоне. — Петро, сучий стержень. Ты в хламину что ли?.. Ой, да чего ты мне рассказываешь. Ну-ка дыхни!.. Ха-ха, всегда ведёшься… А потому что в хламину… Нет, отец у тебя точно — сосед.
После двухминутного разговора выяснилось, что Пётр после бани с квасом никуда ехать и не собирался до завтра. Что тоже могло стать проблемой, но история не знает сослагательных наклонений.
— Совпало, выходит, — выдал Стасян и с сомнением посмотрел на ноготь на ноге, который так и не вырезали.
Сам пророс, пока от аппендицита отходил и камни в почках разбивали. Только выглядел тот в тапке не очень. Замёрз, очевидно.
Но Боря на ногти не смотрел, следил за дорогой. Заскочив к Яне, Глобальный позвонил в домофон:
— Яна? Это Борис. От Антона.
Открыли сразу. Даже встретили на лестничной площадке. Но стоило довольно молодой даме со скорбным видом вручить тридцать тысяч из рук в руки, как в качестве бонуса её прорвало на сдачу:
— Да чтобы его кошки драли! — заявила она, пока Боря складывал купюры в карман спортивных штанов. — Пусть там и сгниёт к чертям собачьим! Оставил на голодном пайке. От меня пайка не дождётся!
— Грева, — поправил Боря осторожно, не желая смешивать культуру общения двух миров.
— Да пусть его теперь петухи греют! — добавила горячо жена.
Выслушивать подобные заявления можно было долго. И Боря для экономии времени невольно начал со штанов шерсть звериную собирать.
Даме нужно высказаться. Минута времени у него есть. А дальше — извиняйте.
Яна высказываниями не ограничивалась. Сначала рифмы пошли к имени мужа, потом слова покрепче, а потом расплакалась в голос и на плече повисла.
— Как же я без него буду то? Пропаду-у-у! — взвыла женщина средних лет, но ближе к первой половине возраста, когда принято считать, что ещё не все потеряно.
«В этом возрасте женщина наиболее опасна, так как уже способна на эксперименты. Созрела», — предостерёг внутренний голос, но кто бы его слушал?
Испугавшись, что плачущее эхо подъезда сделает его невольным соучастником преступления со слов соседей, Боря обнял расстроенную женщину. И к груди прижал. Чтобы теплом поделиться и шерстью заодно. Ему не жалко. А к запаху курева лучше сразу привыкнуть. Другим муж не вернётся. Только прокуренным. С возможными татуировками на теле. С той лишь разницей, что сам нанёс или нанесли.
Яна, вместо того, чтобы о возвращении арестанта подумать, вдруг голову подняла, и прошептала горячо:
— Борис… вы слышите, Борис?
И сразу ей от того говора веры стало больше. Потому что искренне говорила, на разрыв души каждое слово раздавалось:
— Я же в разнос без него пойду.
— Разнос? — Боря попытался представить, как женщина вдруг толстеет, и вширь раздаётся, заедая горе и приобретая второй подбородок автоматически.
Но ведь и обратный процесс может произойти — схуднёт с горя. Поэтому правильнее всего на месте остаться. И ничего не менять.
— Да не, не пойдёте, — заявил он, подумав.
Женщине лучше всего в стабильности оставаться.
— Пойду, говорю! — уверила она, споря. — Налево пойду!
— А может не надо налево? — на всякий случай уточнил Борис, в спор тот вступать не желая. Заденет ещё тонкие трепетные струны души, порвёт чего ненароком, потом клей и оправдывайся. — Может лучше направо? Ну, туда, куда правильно.
Она отшатнулась и в глазах как будто свет озарения появился.
— А ведь точно, Борис. Налево он сам ходок! — уверила она. — А моё дело правое. Я же теперь женщина-одиночка. Мне… выживать надо!
— Но не мать-одиночка? — прошептал в ответ Глобальный на всякий случай, как будто это имело какое-то значение для женщины, что всё давно решила секунд пять назад.
— А вы правы, Борис, — добавила она тут же. — Годы то уходят, я не молодею. И матерью пора стать. Чего я всё жду и надеюсь? А?
Пока Боря искал ответы, Яна вдруг рукой за пах приобняла, и ладошку сжала. На вид хрупкая, а силы в ней столько оказалось, что не отвертишься. Боря только «оп» добавил, когда пальцы сомкнулись.
— А? — повторила она, но мягко как-то, с человеческим подходом.
— Не надо херасмента, — пропищал Боря более низким голосом, за целостность структур опасаясь.