Да как-то не принято спать после того, как переспали. Не ночь же ещё.
Лида глаз не отводила, но те погрустнели. Вроде не сильно, но уже вуаль одета. Тонкой пеленой прикрыла. Едва заметной.
— А мама умерла, когда я маленькая совсем была.
Тут взгляд мужика чуть приподнялся от персей спелых и стал немного осмысленнее. О, он же на кухне, оказывается!
— Соболезную.
Лида поднялась и в комнату пошла за халатом. Сбили игривый настрой. Да и волосы в новое полотенце не помешает завернуть, посуше. А ещё трусы поменять украдкой. Потому что эти хоть выжимай. Как будто не мужчина, а конь в ней побывал.
Но такой кентавр ей по душе!
— Да…ничего. Давно это было, — донеслось из зала. — Отец меня вырастил. Поныкались, конечно, по гарнизонам. Друзей толком не нажила. Вот в институте первых подруг, считай, завела. А те… дубинушки. Книг не читали. Стихов не знают. Чем занимались по жизни — не понимаю. Про какие-то шмотки постоянно. Одна тут говорит — «это краш!», а я ей — будь здорова. А они ржут, как дуры… Ой, а ты не знаешь, что такое кринж? Или буллинг? И кого они там постоянно шеймят?
— Не, не знаю, больные, наверное, — ответил Боря и в жижу снова превращаться начал. Кости что есть, что нет.
Но из комнаты снова донеслось:
— А теперь вот однушку взял мне папа мой, чтобы училась в городе в институте сама спокойно. А он уже служит где скажут. Короче, говорит, пора мне оседать. А сам ещё поныкается. Гусь — птица вольная!
Боря даже по щекам себя побил немного, пытаясь взбодриться:
— На кого учишься?
— Филолог.
— Скажи что-нибудь на фило…фи…филоло…
— Ну, во-первых, на филологическом, во-вторых, филолог знает двадцать пять синонимов к слову «хуйня».
— Тогда сантехник двести пятьдесят деталей с таким названием, — ответил Боря.
— Значит, мы идеальная пара, — донеслось из коридора.
Улыбнулись, каждый про себя.
— И вообще, ты липовый тоже попробуй.
Она вернулась в халате, за стол села. Но без лифчика. А халатик, как нарочно, распахнут. По боку ему поясок. Да и тот сполз. Но с ним даже пёс не играется.
«Во-о-от», — заявил тут же внутренний голос, фокусируя внимание. Зрение сразу чётким стало, настроилось.
Тишина в квартире. Ходики только в коридоре едва слышно идут. Покой. И снова — гипноз. И снова сладкая жизнь полной ложкой.
Боря, мёд рецепторами впитывая, невольно оценил девушку. Что-то в ней изменилось? Какая-то новая важная деталь. А какая? Волосы те же, глаза те же. Груди… точно те!
«Нет, ты посмотри, посмотри. Что это у левой груди? Не прыщик ли? А, нет, ворсинка».
Иногда Глобальный отводил голову, оглядывался немного для порядка. Собака приученная, не попрошайничает. Под столом валяется, и храпит как дед старый. Но на полу не видно шерсти. Да и кухня блестит чистотой. В ванной опять же ни белья не было, ни в коридоре грязи.
«Всё-таки — хозяйственная», — одобрил внутренний голос и включил строгого наставника: «Слушай, ну пора что-то решать. Нельзя так с девчонкой-то. Что ты себе вообще позволяешь? Без резины даже авто зимой не ездят! А ты долбанный дикарь, Боря!».
— Слушай, Лид… я это…
Боря уже набрал в лёгкие побольше дыхания, чтобы сказать много и сразу, а то подумает ещё, что поговорить им не о чём, но его телефон на столе зазвонил. И сразу видеосвязью «директор» подсветился.
— Извини, начальство.
Лида только под стол сразу нырнула и как партизан в разведке и поползла, чтобы не палиться.
«А может стесняется просто?», — добавил внутренний голос, немного сожалея, что не между ног ему уползла, а в коридор.
Сантехник хмуро нос почесал корпусом аппарата, и вдруг на кран внимания обратил. А тот, гад, не капает даже. Стоит себе, новый и блестящий, бесит даже. И батареи новенькие и блестящие.
«Тут оказывается ещё и кран с батареями есть!», — тут же заявил внутренний голос с иронией.
— Да, Тимофей Вольфыч, — ответил Боря, сразу к крану встав и стараясь камеру фронтальную не только выше пояса держать, но и выше плеч.
Всё-таки уже полтора часа как на работе должен быть. А они тут завтрак на рассвете устроили. И чаи гоняют, пока часики тикают и зарплата нагорает в фиксированной своей части.
— Глобальный, ты где? — спросил директор.
Он возле машины снегоуборочной в шапке пышной стоял. Перья из неё торчат модные. Но чёрного цвета и короткие, чтобы не предъявили «за шмот».
— Как где? На вызове, — ответил Боря, и полотенце кухонное подхватив, плечо стал вытирать. — Прорыв. Вон весь искупался с головы до ног, теперь не знаю, как домой пойду. Сушиться надо. Всё в воде.