— Давайте всё же попробуем открыть этот портал в другой мир.
Боря пожал плечами и положил телефон на стол, нашёл номер, активировал громкую связь.
Гудок… Гудок… Гудок…
— Да, Борь?
— Шац, я нашёл Вику. Она в Москве. Она тут…рядом, — он посмотрел на Вику.
В глазах блондинки застыли слёзы. Она прикусила кулачок, чтобы не разреветься. Но ничего не могла сказать.
— Правда? — переспросил её отец и на фоне послышалась разрыв. После чего голос сменился на командирский. — Стаян, блядь, ты гранатомётчик или хуй собачий? Подави точку, пока с архангелом Михаилом на обед не отправились. Сто двадцать вторым хуярят… ой, простите, мы тут с мотопехотой на пару подходы берём.
— Шац, ты охуел по телефону пиздеть? — донёсся голос крановщика вместе с серией автоматных очередей. — Нас щас накроют нахуй! До Клещиевки рукой подать. Закрепимся, там и пизди сколько влезет.
— Грабовщик, заглохни. Я дочь хочу услышать… *помехи*… Могила, что там со связью? Где первая гвардейская?
— Где патроны, блядь?! — донеслось рядом от Петра Евгеньевича Сидоренко, после чего прозвучал новый взрыв, который динамик передал на пределе доступного диапазона.
Затем всё стихло. И блондинку прорвало:
— Папа! Папоча-а-а!
Она бросилась к телефону, стараясь говорить, как можно чаще.
— Ви-и-к? — прохрипело в телефон от оглушенного, а то и контуженного человека. Если бы сидящие за столом знали, с каким трудом ему доставались те слова. — Вика, прости… Вик, я не слышу нихуя… Уши кровят. Перепонкам пизда… Борь… позаботься о ней… прошу… Борь, слышите?
— ПАПА! — подскочила Вика, уронив стул.
Борино сердце подскочило следом за ней, бахнув по горлу. Побледнела и Лариса Борисовна.
— Ухо, запроси эвакуацию… Шаца ранило.
— Вижу танк! За ним БМП чешет, — донёс динамик уже чей-то другой голос.
— Гробовщик, ты слепой нахуй? БМП на прорыв пошла! На носилки его и чешем навстречу!
— Какие носилки, к хуям? Я пустой. На плече донесу! — добавил Стасян, видимо подавив точку последним выстрелом с гранатомёта.
Все разговоры затихли, лишь фоном выстрелы, разрывы, и рокот лопастей. В небе по дальним позициям работали вертушки.
Через несколько долгих секунд связь пропала окончательно.
Боря поднял глаза на женщин. Сидели бледные, как мел. Лариса Борисовна дрожащей рукой подняла стаканчик с чаем, отхлебнула, расплескав и первой продолжила:
— Сначала Вова, теперь… — она не договорила.
Боря молчал, не зная толком, ни кто такой Вова, ни что там дальше произошло? Все мысли сбило. И все трое сидели как пыльными мешками пришибленные. Только глаза красные и в горле ком.
«Не стоило звонить на передовую», — корил его внутренний голос.
Эта же мысль читалась в глазах женщин.
— Володя? — первым спросил Боря.
Лариса Борисовна кивнула на Вику.
— Жених… Про Гомельский десант слыхал?
— Конечно.
— Ну вот как ушёл добровольцем с февраля в десантуру, ранение получил, подлечился и снова — туда. Не может тут с нами, пока всё это происходит. Понимаешь?
— Понимаю, — глухо добавил Боря, так и не разглядев колец на пальце ни одной, ни другой.
— Так толком год уже не видим. Наш лучший сотрудник. А с ним… — Лариса Борисовна сжала стаканчик, швырнула под ноги с психа и договорила. — … как будто вся наша удача ушла. Ни работы теперь толком, ни клиентов, ни денег. Едва в ноль выходим. Закрываться думаю. Да Вика вот не даёт, бесплатно работать готова.
— Богатырёв вернётся! — выдавила из себя блондинка. — Всего-то три недели не слышно. Бывало и хуже.
— Ага, с Новым Годом как поздравил и всё… тишина, — добавила Лариса Борисовна через силу.
Помолчали.
Боря взял телефон и набрал Алексея.
— Лёха, можешь узнать, где человек, если на передке?
— Если в тылу, могу, — поправил «хакер по возможности». — Если на фронте, никто не знает, кроме МО.
— Пробей, а? Владимир Богатырёв. Десантура.
Боря узнал подробности у Ларисы, добавил. Отключился.
Тут снова телефон позвонил с неизвестного номера.
— Я так понимаю, тебя зовут Боря, — донёсся знакомый и не знакомый голос одновременно.
Он вроде бы его слышал по динамику.
— Да, Боря.
— Так вот, Боря, не надо так! Объясняю один раз. И то только потому, что ты для моего брата много сделал, — первым делом возмутился Могила. — Война отдельно, семья отдельно. В моих окопах военкоров нет. Я всю эту журналистику на передовой на хую вертел. То, за что мы тут паримся, это для «всё хорошо» в блиндажах и на третьей линии шепотом, понимаешь? Когда втихаря, в телефонах, письма электронные читая, это другое. Это часы досуга, вырванные у сна, помывки, жратвы и стирки. Остальное — табу. Нельзя нам отвлекаться на мирную жизнь, понимаешь? Расслабляет это. Как потом в атаку идти? Как рубеж двигать? Жить сразу захочется, голова не на месте. Так и ловят осколки и пули. Смотрю, замер Шац, задумался. Телефон чего-то заелозил, батарею вставил. Бойцы его встали и начались заминки. Как почуял чего. А чего тут чуять? Прятаться надо и врага душить! А тут ты!