Вздохнув, Глобальный тут же телефон начал искать, чтобы фонарик включить. Голова уже не варит. Только разговор сверху слышно.
Невольно прислушался.
На первом этаже две девчонки стоят. Студенточки. Курят и хихикают. Одна и говорит:
— Катя, какие же мы с тобой дуры на пару. Надо было квартиру возле кладбища снимать.
— Это ещё зачем? — не поняла подруга. — Страшно же!
— Зато всегда есть что-то к чаю!
Прыснули обе.
Боря только поморгал, продолжил поиск телефона по карманам.
— А у меня же как в общаге было? — продолжила другая: Мне один парень куни делал. Лижет, лижет такой и вдруг говорит: «о, у тебя такая милая родинка возле булок, сейчас поцелую». Потом целовал-целовал, лизнул и добавил «о, пропала!».
И снова ржут обе как кобылы.
Боря только глаза закатил. Ему глубоко фиолетовы сейчас эти шутки. Ну или наплевать, забить, параллельно, до лампочки, до звезды, по бую и абсолютно всё равно, лишь бы поспать скорее.
Подрыхнуть, выспаться — это дело.
Фонарик сантехник всё же включил и тут же ключи под ногами обнаружил. Поднял и снова подниматься по лестнице начал. Студенточки тут же сигареты попрятали от мужика в форме сантехника, как от взрослого.
— Девчонки, бычки только в баночку, да? — обронил Глобальный, проходя мимо.
— Ага.
«Если не поспать, скоро за папика примут», — заявил внутренний голос: «Можно запретить людям курить в общественных местах, включая подъезды, но кто сказал, что студенты будут следовать генеральному плану Кремля?»
Одна другой только тихо так сказала, на хмурого сантехника поглядывая:
— Валим отсюда, Катя.
Подруга только кивнула и добавила со смешком:
— Катим отсюда, Валя!
«Вот же дуры», — ещё подумал Боря, продолжая восхождение по ступенькам.
«Ну ты и старпёр!» — добавил внутренний голос: «Нет, чтобы зайти и перевоспитать… всё? Не можешь?»
Сантехник не мог.
Как в лёгком тумане, Глобальный поднялся на второй этаж. Там всего три квартиры. В третьей однушке вообще словно никто не живёт. Там дверь только стальная, словно под служебную заточена, а под ней ни коврика, ни следов. Бесхозная стоит. Хоть тоже с молотка покупай и устраивай свой подъездный пентхаус.
Раньше в таком случае он обязательно наварил бы дополнительную дверь на вход, чтобы никто лишний не поднимался, не плевался и бычки не бросал. Но современные норма безопасности, это делать не позволяли так же просто, как в «девяностые». На крышу доступ должен быть, даже если этажа всего два.
Тут же забыв про дверь, Боря ключ в замочную скважину сунул. Не идёт. Там уже ключ был.
Глобальный дёрнул ручку и легко открыл дверь. Не заперто.
«Входите, люди добрые, берите, что ни попадя», — добавил внутренний голос: «Ну да. Вале с Катей нужнее!»
В квартире ни звука. Отец ещё спит. Но света с утра уже достаточно, чтобы разглядеть в коридоре не только зимние мужские говнодавы на высокой подошве, но и тонкие, изящные сапожки на приличного размера каблуке.
Цветами пахнет. А ещё духами приятными повеоло. Не такими, что ландышем тебя по обонянию наковальней бьют, а тонко по носику постукивают, озадачивая.
«Ну батя даёт», — ещё подумал Боря и уже начал раздеваться в коридоре, когда понял, что смотрит на одежду зимнюю.
С минуту. Безотрывно.
Там всё просто: вот батин пуховик висит, где перья лезут. Старый такой, с ещё теми молниями, что скорее палец прожуют и не подавятся, чем заедят. А всё от того, что от спальника взял советского. Но вот, рядом, совсем другое дело висит. Нежная, женская одежда зимнего периода. Более того — как родная. И гораздо роднее.
«Потому что — Натахина одёжка», — подытожил внутренний голос, пока Боря на пороге завис в разутом, но еще не раздетом виде.
Мыслей сначала было очень много, а потом разом все кончились. Снял только куртку, шапку стянул и устало прошёл по коридору в комнату. Что-то заставило остановится у двери в зал. Там приоткрыта. И видно, как нога батина торчит из-под одеяла с ногтем, который можно принять за заточку. А рядом рыжей шерсти клок на подушке.
Нет, то, конечно, не шерсть, а локон. Но принадлежит-то он Наташке Новокуровой, а значит, шерсть.
«И вообще рога у неё и копыта, а не чувства к нему и желание семью заводить!» — возмутился внутренний голос: «Потому что будь иначе, не ночевала бы с отцом под одним одеялом в обнимку».
И такая Борю злость взяла, что вошёл бы и поубивал всех. А может, даже покричал всласть. Но лишь зевнул устало.