— Так с призами, спортивная… дворовая, добровольно-принудительная… почти, — пролепетал Боря, разыскивая зачинщицу беспорядка.
— А в чём суть? — потёр брови капитан. — Пошуметь на ночь глядя?
— Ну в чём… спорт — наше всё, — сочинял на ходу Боря. — Задержанный значит, гантель гнёт, всё радуются, аплодируют, расходятся. А участникам призы за ночную смену.
Участковый посмотрел как на дебила, продолжай мой, развлекай меня. Но на всякий случай спросил, потому что тоже в душе верил в чудо:
— И что делать надо?
— Да ничего. Вы уже победили. Стасяна только выведите, они и разъедутся, — договорил Боря, но тут же уточнил. — Гантель только дайте, фото на память сделаем. Групповое.
— Да где я тебе гантель возьму?
— Это ж качки. Гантели у них всегда под рукой, — заявил Боря, пакеты капитану вручил и побежал искать организатора с косой.
— Пять минут, Боря! Не больше! — догнали его в спину слова участкового. — Иначе такой шторм нагрянет, не отсушимся!
— Мне хватит и три! — заверил Борис, уже разглядев в толпе Дашку. Стоит чего-то, важничает. Напрашивается. Самое время подушкой бить.
— Ты чего устроила? — заявил Глобальный, подушкой размахивая от негодования, но пока лишь примериваясь.
«Женщину почти замужем не за тебя бить — последнее дело. Это свою можно, для профилактики. Но только отшлёпать», — заверил внутренний голос.
— А вам чего, уже бельё выдают? — тут же спросила Даша и «матюгальник» к губам приблизила. — Нет, так не пойдёт! Мы требуем правосудия!
Но эпичности не вышло. Включить забыла. Тихо получилось, хоть и эмоционально.
Боря её сразу подушкой немного огрел, чтобы в себя пришла быстрее, а пока глаза выпучила, усилитель забрал и в сторонку отвёл.
— Да всё в порядке Стасяном. Ты чего, Даш? Он если надо решётки раздвинет, за хлебом сходит, вернётся, обратно задвинет и как будто так и было. Голова же! Не только с гантелями может.
— Ты что плетёшь? Другу отдал, а теперь сочиняешь, да? — даже не собиралась сдаваться валькирия с попой прокачанной. — Мужика мне вернул быстро!
Волновалась Дашка, переживала. Но больше за неё грудь говорила. То влево дёрнется, то вправо, то мячиками попрыгает, не успевая за суетливой хозяйкой в спортивном и пальто поверх. А Боря вроде и слушает, кивает, да взгляд в одной точке фокусируется.
Завладела вниманием!
— Сейчас ремонт доделаем и по домам. Хорошо всё будет, — добавил Боря, за процессом созерцания мячиков залипая. Внутри главное что-то поднялось, шепнуло — ну как так? Такую женщину упустил! И это только в цензурном варианте. А в обычном он и сам про себя всё знал.
«Дурак же. Как есть — дурак», — вздохнул внутренний голос.
— Знаю я ваше хорошо, — возмущалась Дашка. — Мужик суров. Молчит, молчит, а потом раз и — всё. Был и нет человечка. Тапочки оденет белые и всё, отбыл.
— Даша, ты чего? Стасян здоровее всех нас вместе взятых. А тапочки пятидесятого размера искать заебёмся. Да и где гроб таких габаритов взять? В бахилах в крематорий поедет… но, не в этом году. Впрочем, с тобой год за десять сойдёт, если под венец пойдёте. Изведёшь быстро.
— Я баба опытная! Ты мне, Боря, голову не морочь, — попёрла на него спортсменка, грудью к автобусу подталкивая. — За что его посадили? А? Говори! Грабёж? Шантаж? Рукоблудие в общественном месте? Ты мне сразу как есть скажи! Я всё приму! Мне… — голос сорвался. — Мне семью надо, Боря! Часики тикают! Есть у него там кто? А? Ментовка? Красивая хоть? Идёт ей форма?
— Даша, ты чего? Стасян не такой, — залепетал Боря, эмоциональным напором пришибленный. — Шпателем работает только, когда по женщине тоскует. Но это не точно. Не успеваю я его в деле проверить.
Но хозяйка спортивного заведения Юность уже завелась. И дальше само шло, глубинное, принципиально-истинное:
— А трубку чего не берёт? А? Чпонькаетесь по очереди и друг друга покрываете, да?
Боря попытался представить эту картину, но плечи передёрнуло, возмутился:
— Так в отделении запрещено пользоваться мобильной связью.
— А по стационарному чего не позвонил? А? — продолжила напирать Дашка, на самоподрыве шрапнелью эмоциональной закидывая.
Борю совсем к автобусу прижали, затем на ступеньки задом упал, а она всё напирает и напирает.
«Волнуется. Отвечать надо», — напомнил внутренний голос.
— А кто сейчас номера на память помнит? — возмутился Боря. — Человечество глупым стало совсем с современными гаджетами, я свой номер с трудом помню.
Но тут Дашка совсем близко стала. Зажмурился Боря, предчувствуя обилие пиздюлин. Но придавили грудью крепок. А затем он бы… поцелован.
Глаза открыл Боря, а она сверху на него по ступенькам залезла. Дверь закрылась. Там орут, главное. А внутри салона уже пусто. Эвакуировались все. Даже водитель отлить вышел.
«Это не по-пацански!» — закричал внутренний голос: «Она тебе не игрушка! Отдал корешу — терпи! Сам виноват. Дурак ты, конечно. Мог бы такую семью создать — закачаешься».
Боря и рад бы согласиться, а потом возразить. Сказать своё решительное нет попыткам всё вернуть. Нельзя взад отмотать.
Только горячо вдруг внутри стало. И всё равно уже, что к полу прижали. Над ним только дыхание прерывистое и губы столько, словно последний мужчина на Земле остался.
Кто дорвался — тот и права!
Боря шире в штанах стал. Но тут внутренний голос вдруг как ляпнет:
«Ну что ты за человек?».
И, главное, тоном учительницы начальных классов. Той, старой, советской закалки. И так сразу стыдно стало. Что отпихнули руки спортсменку сиськастую. И голосом, полным вселенской тоски, сказал Глобальный:
— Даш… давай домой, а? Завтра тебе Стасяна верну в целости и сохранности.
— Да какой Стасян! — рявкнула она, а затем затихла. — Ты дурак совсем?!
За щёки себя взяла, вздохнула, в себя приходя. И тихо добавила.
— А ты чего с ним не работаешь?
— А я на другом объекте.
— Это каком же?
— Семьдесят второй дом, первый подъезд.
— А квартира?
— Так все квартиры… но завтра, — припомнил Боря и на всякий случай добавил. — Но в форме там никто не ходит… проверять будешь?
Взвыла Дашка от глупости мужской, да солидарности надуманной. Из автобуса выскочила. И как давай всех в него загонять без громкоговорителя.
На эмоциях он ей не нужен совсем. Глубинное задели, остро-женского коснулись.
Взыграло.
Боря только в себя пришёл, подушку одинокую в упаковке продавца к груди прижимая, а автобус уже всех качков погрузил и во тьму укатил. Грустно даже стало немного. Только губы горели. Как будто человек что-то сказать ему через поцелуй хотел, за член поглаживая.
Но что?
Убедившись, что кровь вернулась в головной мозг, Глобальный по ступенькам ко входу в участок поднялся и постучался.
— Ну чего тебе ещё, Глобальный? — показался на входе участковый.
«Вроде только недавно душа в душу сладости обсуждали. А снова какой-то отдалённый… Или отдалившийся?», — добавил внутренний голос, что под вечер сбоить начал.
Выспаться бы снова недельку и жизнь в порядок придёт. Так не же — суета жизненная. Всё куда-то стремится, хочет всякого.
И Боря не нашёл ничего лучшего, чем спросить:
— А можно у вас переночевать?
Хромов выдыхал около минуты от такой наглости, а затем снова сплюнул. Фигурально. И подушку рывком забрал.
Если нет у человека мозгов — то беречь нечего.
Рукой только в сторону обратной дороги показал и добавил в спину напутственное слово. Что-то подсказывало Борису, что значит оно — «нет».
«Обидно, чая так и не попили», — возмутился внутренний голос, пока ноги ступеньки пересчитали и руки брелок от автомобиля достали.
Сел Боря за руль. Вздохнул заметно короче. А как включилась и голова, ржать начал дико. Истерика просочилась. Такое может случиться только с ним. Кто в тюрячку сам просится?
Отсмеялся, слёзы смахнул, ключ провернул и к Степанычу собрался. Но краем глаза на часы скосил — за полночь давно.
«Спит старик. Чего тревожить?» — добавил внутренний голос, что после полуночи теперь и за совесть отрабатывал.