«Ты как хочешь, а я женюсь», - добавил внутренний голос и даже начал ожидать приставаний разных, и тыканий пальцем в щёку с вопросом «ты вообще меня слушаешь?»
Но Лида была умнее. Лида закинула ножку и замолчала. Только губы уха коснулись его, и дыхание жаркое медленно и неторопливо в самую его суть проникло вместе с воздухом:
– Борь… давай поспим, а?
«Женюсь!» – повторил внутренний голос, как будто с ним кто-то ещё спорил.
Рука уже не глядя телефон отключила и под диван швырнула. Там ведь мягкий, уютный ковёр, пропылесошенный если не прямо с утра-пораньше, то вчера на ночь глядя, как минимум.
Лида тоже глаза закрыла, и только перед тем как засыпать, его за член взяла. Нежно так, но чтобы был. Важно ощущать, что теперь – своё. Или хотя бы рядом. Жезл всевластия типа, а она – королева. Может постоянно рядом и не таскать. Но если понадобится – тут как тут.
Шарит рука девичья спросонья, но шары нашарив, успокаивается. А вот уже и сопит рядом на ушко. И такое Боря чувство блаженства и единения в тот момент ощутил, что из тела выкидывать начало. В высшие меры стремительно возносить даже.
Рядом его персональный ангел прилёг, не иначе. А что ругается, так это от долгого пребывания на Земле. Ещё и зима. Зима кого хочешь испортит… Даже немцев.
Но куда Олаф мог подеваться из маршрутки? На остановке его то уже не было.
Заёрзал было Глобальный, тревоги преисполнившись, и даже возноситься перестал. Но тут ладошка девичья в кудри нижние впилась, пропустила их между пальцев. И тревогу ту как отрезало.
«А она знает, как успокаивать», – отметил внутренний голос, и полёт сразу возобновился, и решение единогласное в её пользу – ОНА!
И пусть за окном по-прежнему дул ветер, и сыпал снег на подоконник, сон почти овладел комнатой, где сплетение ног и рук как-то само превратилось в нечто большее, чем просто мужчина и женщина.
Тут некстати затылок зачесался. Подняв голову, Боря даже глаз приоткрыл. И невольно на трюмо посмотрел. А на том трюмо девушка молодая с лентой «выпускница» стоит, а рядом мужчина длинный в форме военной.
Боря моргнул раз. Моргнул два. А наваждение не уходит. И смотрит на него с той картинки прекрасной капитан Гусман собственной персоной.
«Да ну наху-у-уй!» – тут же внутренний голос заявил, прекратив вознесением всякое.
Вот же он, Гусман. В очках тех же, как на службе, и с шеей лебединой. Его ни с кем не перепутать. Как будто посмеивается и говорит «кошка ёжа родила!» на вопрос «как дела?».
Молодой, на вид всё те же лет двадцать пять. Да вот хрен – худощавый просто. Значит за тридцать, просто не видно. Ну а что капитан до сих пор, так видимо, не очень со службой везло.
Ладошка гостеприимная как почуяла, снова зашерудила, даже залупу подзамёрзшую обхватила пальцами нежными и давай греть, подергивать немного. И страх тут же отступил.
«Ну Гусман, ну и что?», – добавил тот же внутренний голос тоном бывалого и зевнув, добавил: «Ничё-ничё, доверие снова завоюем, всех победим, да и вообще – херня война, главное – манёвры. А теперь – баиньки».
И уснул дальше Боря без всякого вознесения. На Земле ещё дел хватает, чтобы при жизни на небеса забирали. Некогда ему по высшим мирам шагать. Здесь работы хватает.
Вот хотя бы – за ангелом присматривать, пока мудаки не испортили.
Глава 7 - Медные трубы
Олаф Мергенштольц сразу показался Боре подозрительным. Он стоял в шапке-ушанке рядом и никаких иных атрибутов одежды на нём больше не было.
«Вот же долбаный извращенец, я так и знал!», – сразу решил Боря.
Зато в неглиже хорошо было видно синюшную кожу бедолаги. И зубы стучащие. В гневе поджатые губы ещё, но то для полноты картины.
Морда у Олафа на любителя. Ненавидит всех и кирпича просит одновременно. А как её расколдовывать – не известно, инструкции нет.
«Замёрз человек», – подумал Боря: «Ну и природа немало поиздевалась над геометрией черепа. Таких раньше со скалы сбрасывали. Но теперь-то что? Пусть живёт себе потихоньку. Но от него то хочет чего?».
Но странности на этом не закончились. Немецкий сантехник водил руками перед Борей, как будто воду гладил, а то и изображал мастеров Шаолиня разом.
Только вместо волн вокруг Олафа звуки распространялись от ладоней. А те буквами прописаны. Как ноты на нотной грамоте. Всмотришься внутрь – видно надписи. А те в буквы плывущие складываются, хоть книгу по ним читай.
Но книги не было. Все звуки-буквы почему-то к одной фразе заветной сводились, что больше на лозунг похожа. Вчитался Боря и как вблизи увидел:
«Пошёл в жопу-у-у!».
Что тем самым пытался ему Олаф не вербально передать, руками махая? Кто знает. Ведь Боря точно знал, что руки того специалиста годны только кисточку держать. Да, растут не оттуда. Но кто на это смотрит при приёме на работу? Иностранец же. Главное, чтобы человек был хороший. Так в народе говорят.
Да и лозунг его – народный получается. Потому что есть в той фразе что-то своё, родное. Постигает глубинный смысл бытия сибирского. А ведь пока только начало ноября.
«Посыл этот это не какая-нибудь иностранщина ёбаная, у которой сорок аналогов, но о них не слышно. Не модные потому что. А – ключ ко всему», - подумал снова Боря и тут же решил: «Ничего, ничего, русифицируем ещё немчика, расшифруем все его посылы».
С это мыслью Боря снова услышал:
– ПОШЁЛ В ЖОПУ-У-У-У.
Тем утверждением хоть обмотайся, хоть через себя его пропускай, как элементарные частицы. Ни холодно от них, ни горячо. Только обидно немного стало сантехнику русскому.
– Олаф, ты чего? – спросил его Боря. – Обиделся что ли?
Всё-таки из туриста целый месяц пытался сделать человека, а он и не рад совсем преображению. Но шапку-подарок носит даже в квартире. Или где он сейчас разделся? Двоякая ситуация получается. С одной стороны, принял, с другой – злобу затаил.
– Как чего, мастер? – ответил Олаф вдруг с грустью в голосе. – Я только 249 определений слова «хуйня» знаю… А какая последняя? Поведай мне, сенсей труб и ключей разводных наставник. О, великий проникатель в дырочки и исправитель и наладчик прорех и протечек.
Боре даже понравились определения. Задумался крепко над вопросом.
– Так а это… это самое… «загогулина» была?
– Самой первой, – тут же немец хитрый ответил, почесав яйцо левое.
– А «пиздюлина»?
– Где-то в третьем десятке, – добавил он же, почесав правое.
– Тогда, «хреновина», может?
– Вошла в топ-пять, – заявил мужичок, и вокруг себя закрутился.
– Слушай, ты тут постой, не вертись. А я сейчас у филолога спрошу. Она точно знает, – прикинул Глобальный ответное решение с ходу.
Главное же если не подсказать, то хотя бы направление задать. Как в решении кроссворда Егору на проходной. Тот и сам всё знает. Просто мудрость внутри сидит, скрывается. Он всё-таки такие слова как «Свазиленд» знает и «парасолька». Просто надо напомнить, в какую сторону думать. А дальше – само пойдёт.
Егор – воплощение мудрости. Но всё равно иногда спрашивает хрень какую-нибудь. Возможно, чтобы просто диалог поддержать.
– Даже «штуковина» была, а мне всё ещё холодно, – ответил Олаф, напоминая о себе.
Но вместо того, чтобы попрыгать или чая с мёдом попросить у наставника мудрого, вдруг к нему повернулся жопой голой, нагнулся и как давай оттуда флаг радужный доставать, приговаривая:
– Ничего, мы ещё потанцуем.
– Олаф, а может не надо? – не готов был смотреть на подобные картины Боря. Ладно бы ещё женщина голенькая в шапке танцевала. Это понятно. Ум бережёт. А этот старикообразный куда?
Но иностранный коллега не сдавался, заявил громко:
– Подержи… я сейчас ещё трезубец достану! Тогда совсем жарко станет! Нас этими символами в этом году так затрахали, что сразу и не достать.
Боря готов был посочувствовать, но не успел. Флагом цветастым с коричневыми пятнами подозрительными вдруг Олаф Мергенштольц как копьём не ка-а-ак кинет!
Пронзило сантехника в самое сердце русское. Застучало то как не родное. И слёзы на глаза выступили от обиды у Глобального.