От этой мысли Олаф даже улыбнулся и в окно посмотрел. Краем лба прислонился, остывая и расслабляясь. Сначала ты хочешь власти, денег, самореализации, социальных изменений, потом тебе чуть за тридцать, и ты просто хочешь поспать утром, в темноте, и конечно, в выходные. Но не будешь, потому что некогда.
– Эй, гражданин-хороший, – донеслось откуда-то сбоку от женщины с сумкой на боку. – Проезд оплачиваем.
Почему он хороший, Олаф даже не догадывался. Едет себе человек в полу-тулупе, полу-телогрейке, в ушканке и валенках на работу и в ус не дует. Потому что усов нет. Не растут. Да и платить за проезд как-то отвык за последний месяц. Ну а что щёки розовые и нос красный, так то от прилива крови. Улыбается, кислорода надышавшись.
Пошерудив в кошельке, Олаф достал один евро монеткой и протянул.
– Вот.
Кондукторша сначала приняла евро за юбилейную монетку в десять рублей и с протянутой рукой ждала новых монеток. Всё-таки за десять рублей далеко не уедешь. Но когда Олаф отвернулся и снова попытался прислониться к стеклу, присмотрелась и возмутилась:
– Что это?
– Как что? Евро! – заявил Олаф. – Международный платёжный инструмент. Курс посмотреть? Он же много рублей стоит.
Тут Олаф невольно на курс на дисплее телефона скосил и добавил со вздохом:
– Стоил… нихт себе!
Похоже, за месяц в мире много чего произошло, а он и не в курсе.
Тут рядом подскочил мальчик и что-то на ухо кондукторше прошептал, фотографию улыбающегося Олафа показал с глазами пьяненькими.
Женщина дородная с расстёгнутой курткой и шапкой спортивной набекрень, тут же рассвирепела и как давай кричать на весь салон:
– Да нахуй мне твоё евро, бомж вонючий. Рубли гони или уёбывай из автобуса! С мальчиком ещё сел рядом и пялится на него, щупает.
– Я… я… нихт… – залепетал Олаф, немного растерявшись неожиданному напору.
– Щас я тебе дам них! – заявила кондукторша и на мужиков посмотрела. – Парни, помогите.
– А чё не помочь? – первым поднялся мужик толстый. - Ругается ещё при детях.
– Пялится на них, ёрзает, смотрю, – добавил другой, щуплый, в очках, но с боевым задором в глазах. – Щупает украдкой, походу, извращенец чёртов!
Немчик и рад бы больше сказать, но евро ему тут же на лоб наклеили без клея. А пара мужиков подозрительно быстро поднялась со своих мест и без всяких объяснений заехала в глаз и вышвырнула на следующей же остановке.
Олаф как был с евро на лбу, так лицо из сугроба и достал в снежном колючем безумии.
– Швайне! – крикнул он, но тут же закашлялся.
Задумчивым взглядом проводив автобус, он подскочил и давай ему кулак, фак и локоть согнутый показывать. По очереди. И чем дальше отъезжал, тем активнее показывал. Сразу нельзя. Всё-таки в руке айфон, а не шмайсер.
Приложив снег к глазу подбитому, расстроенный падением курса евро и своим собственным, Олаф свободным глазом на дисплей посмотрел. А там по маршруту рядом банк подсвечивается. Тут же в голове практичного немца и созрел план, что хоть валюта и обмельчала так, что за неё уже бьют в морду, а не улыбаются как раньше, всё-таки обменные пункты работают. А с рублями он уже и за русского может сойти.
Одобренный тем размышлением, Олаф тут же по направлению к Берибанку и поплёлся. Но тот оказался открыт только с девяти утра. А ещё и семи нет.
Несогласный с графиком, Мергенштольц тут же ругаться начал на родном языке. Но через пару минут все ругательства повторяться начали. И тогда на русском продолжил. Но быстро устал. А пока дух переводил, заметил с крыльца, что банкоматы-то работают в круглосуточном режиме.
Обрадованный немец тут же внутрь пробрался. А внутри тепло, светло и бомж в урну с чеками ссыт. От вида этой картины Олаф и застыл. А бомж, словно за своего принял, стряхнул и показал на пол с картонкой.
– Чего застыл, коллега? Милости прошу к нашему шалашу, так сказать. Как насчёт совместно распития сгущёнки любимого мужчины, так сказать?
Олаф пулей вылетел из предбанника банка и предпочёл полтора часа гулять по району. Что за напасть – ощущать себя бедным, когда полный кошелёк евро в кармане?
То в продуктовый зайдёт погреться, пока у продавщиц терпение не лопнет, то на турнике повесит на детской площадке. Отжиматься то не надо. Снега намело на метр. Стой на нём и веси. Рад бы на скамейку присесть, да те ещё откопать надо.
Но с детской площадки его быстро дворник прогнал. Пришлось остаток часа у банка куковать. Благо, бомж из предбанника уже выбрался и больше прилечь рядом никто не предлагал. А урну с чеками даже вынесли.
Наконец, открылся банк и Олаф сразу талончик взял на «денежно-валютные операции». Ждать долго не пришлось и его первым же к кассе вызвали. Обрадованный сервисом, немец в кабинку зашёл, поздоровался с оператором – молодой девушкой-блондинкой, которую в арийцы бы не глядя взяли.
Та поздоровалась в ответ и начала на него смотреть. Олаф с глубоким чувством собственного достоинства в карман за кошельком залез. А того – нету.
«Вот до чего занятие спортом на детской площадке доводит», - невольно подумал Олаф и глаза вдруг грустные-грустные стали.
– Мужчина, вы долго? – подстегнула блондинка.
И Олаф из кармана только один евро достал. Протянул.
– Это всё? – даже не удивилась девушка, исходя из внешне-оценочных характеристик субъекта с фингалом под глазом, от которого вдобавок несло потом.
Он кивнул. Грустно и неторопливо. Если в движении можно передать всю тоску и отчаянье, что свалились на него в этот момент, то это был тот самый жест бровями. Но хотя бы на проезд до работы должно хватить. А там помогут. И дворника хитрожопого за жопу ту быстро возьмут. Выгнал то точно в тот момент, когда кошелёк на снегу увидал.
– Хорошо, давайте паспорт, – продолжила девушка красивая, да ставшая вдруг такой недоступной, что зубы невольно стиснулись, а губы сжались.
И тут Олаф взвыл. Паспорт то со всеми документами на квартире остался! Зачем его с собой на работу таскать?
Он даже по карманам зашарил с тревогой, но рука на ключ наткнулась. Иисусе! Домой он всё-таки попадёт. А потом всё-всё исправит.
– Маша, да обменяй ты ему один евро без паспорта, - прошептала старшая сотрудница младшей, показавшись рядом. – У человека похоже трубы горят. Ты посмотри на него. Трясёт всего.
– Как скажете, Лариса Сергеевна, – усмехнулась сотрудница, взяла одну монетку, отчитала монеток взамен и тут же побежала руки мыть с мылом.
Олаф с обречённой тоской сгрёб в руку мелочь и снова поплёлся на остановку. Зачем на квартиру? Ясно же, что дворника никто не найдёт. Или скажет – не видел, не брал. Да и дворник ли взял? Или просто в снегу валяется?
Вспомнив, что по теории вероятности есть пару процентов, где он может найти свой кошелёк целым и невредимым, Олаф даже от остановки обратно на детскую площадку пошёл. И начал в снегу рыться. Но его снова быстро дворник окликнул. Но на этот раз даже сфотографировал сразу.
– Опять ты?! Я тебя предупреждал, чтобы по моему двору не шлялся! Надумали тоже, срать в детской беседке!
– Я… я…
– Хана тебе, мужик, вали, пока полицию не позвал.
– Верните мне мой кошелёк! –
– Откуда у бомжа кошелёк? Удумал тоже, – ответил дворник и действительно за телефон взялся. – Сейчас участковому фотку твою скину и быстро в ориентировку попадёшь.
Олаф как стоял, так и побежал к остановке. За решётку ещё не хватало попасть. Тогда с работы быстро уволят. И обратно, домой отошлют. В стране уже, конечно, появились магазины, где за рубли всё покупают только, но самих то рублей при таком раскладе не много привезёт.
И немец с самым скверным настроением на остановке остановился нового автобуса ждать. Автобуса не было, почему-то. Только микроавтобусы. А туда людей набивалось столько, словно фокусник дурил его. Как при четырнадцати посадочных местах в Газель тридцать-сорок человек набивается в зимней одежде он слабо себе представлял. Но когда сам решился попробовать, пропустив три маршрутки к ряду, локтем в глаз получил и сошёл сразу же.