Тут Борю и самого прорвало. Как щиколотки обожгло, так кипяток внутренний и полился.
– Да в жопу и оптимизацию и модернизацию вашу! И отчётность заодно поглубже запихайте! Дайте просто нормальные условия, чтобы работать по-человечески, блядь! Я не успеваю весь район обслуживать в две ноги! Где моя рабочая машина? Где снятое для меня жильё, а не для пидоров заграничных? Оборудование где, блядь?! Одежда рабочая? Снова всё спиздил, по стопам Антона прогулявшись? Ни труб уже, ни расходников. Нихуя нет. Куда все делать? Только же в сентябре закупились!
– Нет, ты точно охуел! – уже ревел туром директор. – Уволю без выходного пособия! Хуй ты где больше в этом городе официально устроишься, я тебе обещаю.
Лицо покраснело. Пар валил. Припекало с обоих сторон. Но по ту сторону – в голове, а по эту – наяву. Мутная вода уже не тёплая добегала, а такой кондиции, что сухую лапку можно кидать и заваривать.
«Съебываем! Не хватало ещё в кипятке на пороге свариться», – подтвердил внутренний голос.
Боря с прихожей до замка потянулся, ключ в третий замок вставил и едва не упал. Пошатнувшись, обратно за телефон взялся и как давай кричать в ответ:
– А может это ты там охуел в конец? Одевай бахилы свои одноразовые на туфли напяль, пиджак выкинь нахуй или сменяй на робу и пиздуй батарею варить без сапог, дебил ёбаный.
– Че сказал?! – донёс динамик. – ЧЁ. ТЫ. СКАЗАЛ.
– Хули ты, говорю, сидишь там и командуешь из кабинета? Тебе виднее что ли? Я сейчас в кипятке сварюсь как яйцо в крутую, а должен тебе пруфы кидать, чтобы доказывать, что не пиздабол?
– Что ты сказал?! – словно всё ещё не верил услышанному директор. – А НУ-КА ПОВТОРИ!!!
– Или верни Романа… или нахуй иди с этими заграничными коллегами и идеями своими, менеджер конченный! – эффектно закончил Боря и телефон в карман сунул. После чего, придерживаясь за раздевалку, дотянулся до ключа и провернул замок.
Вода через край хлынула. Боря выждал момент и следом сиганул.
Всё равно как посадят, с работы увольняться. Два взлома с проникновением уже есть, ещё и похищение немки припишут, а то и пытки. А так хоть одну милость директор сделает, задним числом уволят.
Открыл широко распахнул дверь, позволяя кипятку бежать на площадку и вниз по лестнице. За это время будет успевать остывать хоть немного. Запирать его в квартире, где человек в ванной остался – преступление.
Пар повалил при столкновении горячего и холодного воздуха. А Стасян из этого пара как демон из преисподней уже по лестнице поднимается. Только не рогат пока, зато за булку придерживается. И сумку на плече несёт трофейную.
– Эта, Борь?
Глобальный, от кипятка всё ниже убегая, за собой его потащил. На ходу сумку взял. Признал.
«Ну хоть что-то!»
В ней ключи и паспорт. И инструменты даже. Вон и ключ от подвала виднеется. Никакого теперь МЧС не надо. Сам воду перекроет. Справятся. Инструменты только из микрача забрать надо. Сварочный аппарат, то есть. Разводной ключ-то вон в сумке покоится, и это единственный предмет, который не подведёт по жизни.
– Эта, – выдохнул Боря, понимая, прошлая жизнь дала трещину. Только что был молодым перспективным специалистом, к успеху шёл, потом что-то пошло не так и вот уже безработный и почти под следствием. А дальше – больше.
Но и Стасян с грустным ебалом послушно от горячей воды отскакивая, ему слова не сказал. Ну а что дурак, так это не должность. Это врождённое.
Замер Боря, глядя на него. Внутри вроде негодования много, но дело-то сделано. Сумку вернули. А с ней и часть жизни.
– Ты это, – продолжил сантехник без угрозы физического уничтожения объекта. – Следи, чтобы Кристина из ванны не вылезала. Кричи там ей, руками маши. Делай, что хочешь, лишь бы в ванной сидела. Понял?
– Понял, – ответил крановщик таким голосом, словно постиг нирвану полчаса назад, а теперь пытался вспомнить зачем ему это было нужно. И не следует ли повторить?
Боря из подъезда выбежал, в подвал рванул. Хорошо, что откопан как следует. Не сильно уже замело. Замок на месте. Ключи не сменили.
Подсвечивая себе новым телефоном, стояк батарейный проблемный перекрыл быстро. И пока на верхних этажах потоп прекратился, выдохнул. Затем неторопливо поднявшись по лестнице вместо лифта, замер у квартиры Лиды.
Дверь стояла распахнутой.
«Там, наверное, снова потолку пиздец», – подсказал внутренний голос.
Боря уже хотел выше подниматься и со Стасяном поговорить, но вместо этого в квартиру вдруг зашёл. Потолок-то на этот раз уже не держит воду. Ведро подставить надо. Дырка пробита. А кем пробита? Им.
«Может я в правду пиздабол?» – невольно подумал Боря, подтачиваемый неизвестно откуда взявшимся червём сомнений.
Вот и этой деве вроде ремонт обещал сам сделать, а теперь уже и не ясно, кому что делать. Внутреннее с внешним в противоречия вошли, да так и закусились, ожидая пока первым противник сдохнет.
А враг-то кто?
* * *
– Лё папа! Вы не выносимы! – на французский манер ответила Лида майору Гусману, пока УАЗик тёмно-зелёного цвета притормаживал у подъезда. – Ваше повышение не даёт вам права вмешиваться в личную жизнь!
– Отставить разговорчики! – заявил довольный розовощёкий майор в очках и с длиной шеей, смахнул с обновлённого погона поверх зимнего обмундирования пылинку и протянул водителю пятихатку на чай на радостях от давно заслуженного повышения. – В Питер жить поедем, дура. Как люди будем оба два. У питерских сейчас вся сила. А сила в чём? Сила в правде. А чтобы с правдой бабуйни какой не приключилось, надо на балтийце чтобы ты женилась!
– Да ни в жизнь! – заартачилась Лида. Но так только она сама этот процесс называла. Как по мнению Гусмана, так дочка просто выебывалась. Но кто его когда спрашивал? Однако, она стояла на своё. И стянув губки, заявила. – Мне и тут хорошо!
– Молчать, дурында, – первым вылез из служебной машины Гусман, но пока машину ту обходил, чтобы дверь дочери открыть, та первой к подъезду. – Такого морячка там себе найдёшь, закачаешься! – крикнул он вслед, быстро настигая широкими шагами.
Пока она делает раз-два-три, он делает раз-два. И потом всегда нагонит. Родитель настороже.
– Папа, остыньте! – открыла дверь домофона Лида и шмыгнула к лифту.
– Балтийцы знаешь какие? – не унимался отец и единственный родитель. От того прославленный в последние девятнадцать лет гиперопекой и гастритом. – Они никогда не ошибаются. А если ошибаются, то не обижаются, а сразу мстят! – тут он хмыкнул и лифт вызвав, добавил украдкой. – Не путать с прибалтами. Прибалты всё по жизни проебалты. Кроме гонора и самомнения. Но кто о них вспомнит через сорок лет? Вымрут или растворятся, как кельты. Как там это… ассимилируются!
– Лё папа! – снова возмутилась дочь, хотя вроде бы давно могла принять отцовскую градацию, где были «наши» и «не наши». – Вот вам всё вам шуточки, а мне жизнь надо строить!
– А чего не строишь? – изобразил удивление Гусман. – Как не загляну, ревёшь только.
– Ну, во-первых, книга была хорошая. Ее каждый день я Тургенева перечитываю, да и семь мне было, – припомнила Лида. – А, во-вторых, не ваше дело, папенька! Я уже взрослая и сама решаю где и когда мне плакать. А жить – тем более. Оставьте меня в покое. Вы отец или деспот, в конце концов и наконец-то конец?
Лифт остановился на их этаже. Гусман едва выпустил первой девушку по этикету, как тут же настиг и за спину себе подвинул.
Дверь была открыта!
– Тихо, Лидок… – прошептал он и шапку ей вручил. – Кажись, грабят. Щас я им по ебальничкам то и отвешаю с апперкота. Без сдачи.
– Папа… – только и прошептала дочь.
– Цыц!
Зачем-то принявшись широко шагать и перекатываясь с пятки на носок, что было довольно нелегко в служебно-обмундировочных сапогах, Гусман ремень с пояса стянул и на правой руке обмотал бляшкой наружу.