— Но почему? — озадаченно спрашивал Дэвид.
И доктор объяснял ему:
— Пойми, только у тебя есть крылья, больше ни у кого в этом мире их нет. И это может очень сильно осложнить твою жизнь.
— Но почему?
Харриман задумчиво гладил худощавый подбородок и говорил:
— Ты был сенсацией, так сказать, аномальным явлением, Дэвид. Люди интересовались тобой из-за того, что ты не похож на них. Но по этой же причине они будут смотреть на тебя сверху вниз. Только для того, чтобы избежать этого, я привез и вырастил тебя здесь. Тебе надо еще немного подождать, прежде чем ты увидишь мир.
Немного раздраженно Дэвид Рэнд поднимал руку и, показывая на улетающую к югу кричащую стаю диких птиц, говорил:
— А они не ждут! Каждую осень я вижу, как все умеющие летать, устремляются на юг. И каждую весну я вижу, как они возвращаются снова, проносясь надо мной. Почему же я должен оставаться здесь, на этом маленьком острове!
Огромная жажда независимости вспыхивала в его голубых глазах.
— Я хочу быть свободен, как птица! Я хочу открыть для себя все земли и там, и там, и там.
— Скоро. Скоро, мой мальчик, ты сможешь отправиться туда, — обещал доктор Харриман. — И я поеду тоже и буду присматривать там за тобой.
И так продолжалось изо дня в день.
И все чаще в сумрачные вечера Дэвид сидел, подперев подбородок, сложив крылья, задумчиво наблюдая за отставшими, улетающими на юг птицами. И с каждым последующим днем он испытывал все меньше и меньше удовольствия в более чем бесцельных полетах над островом и со всевозрастающей тоской смотрел на нескончаемый веселый перелет кричащих диких гусей, толпящихся уток и свистящих певчих птиц.
Доктор Харриман видел и понимал эту острую тоску в глазах Дэвида. И старый врач вздыхал и думал: «Да. Он вырос и хочет, подобно молодому оперившемуся птенцу, покинуть свое гнездо. Недолго я смогу еще удерживать его от этого».
Но именно Харриман первый «покинул гнездо», правда… другим способом. С некоторых пор у доктора стало пошаливать сердце, и однажды утром он не проснулся. А Дэвид изумленно, непонимающе смотрел на побелевшее лицо своего опекуна.
В течение всего этого дня, пока старая горничная, тихо плача, прибирала дом, а норвежец пошел на лодке к материку, чтобы организовать похороны, Дэвид сидел, сложив крылья, подперев подбородок, и вглядывался вдаль.
В эту ночь, когда в бунгало воцарилась тишина и наступила темнота, он прокрался в комнату, где безмятежно, мирно лежал доктор. В темноте Дэвид дотронулся до худощавой, холодной руки. Слезы навернулись на его глаза, и он почувствовал комок в горле. Потом Дэвид тихо вышел из дома в ночь. Красноватым яблоком висела луна над восточными водами и дул холодный, свежий осенний ветер. Из глубины небес доносились радостное пищание, клекот и пересвистывание большой стаи птиц.
Дэвид присел, раскинул крылья и полетел, забирая все выше и выше. Холодный ветер обдувал его тело, его ноздри жадно вдыхали его, его глаза были полны слез. На смену огромной сердечной боли пришла неуемная радость полета и свободы. Он уже поднялся выше этих кричащих, свистящих птиц, и усилившийся неистовый ветер сорвал раскатистый бешеный смех с его губ, когда из-за него птицы в панике разлетелись в разные стороны.
А когда они поняли, что это странное присоединившееся к ним создание с крыльями достаточно безобидно, снова собрались в стаю. Вдали над темной восхитительно-ровной поверхностью воды пылали глупая красная луна и рассыпанные огни материка, маленькие огни не способного летать народа. Птицы громко кричали, Дэвид смеялся и пел в этом веселом хоре, а его огромные и их небольшие крылья синхронно рассекали воздух. По ночному небу они прокладывали путь навстречу приключениям и свободе. Они летели на юг.
Всю ночь напролет и весь последующий день с небольшими остановками Дэвид летел в южном направлении, оставляя под собой то бесконечные водные пространства, то зеленую плодородную землю. Опускаясь на усыпанные зрелыми плодами деревья, он утолял голод. Когда пришла следующая ночь, он заснул в кроне высокого лесного дуба, удобно расположившись в ветвях и накрывшись крыльями.
Это было незадолго до того, как весь мир узнал, что молодой уродец с крыльями покинул свое «гнездо». Люди в городах и селах недоверчиво поглядывали на парящую высоко в небе маленькую крылатую фигурку.
Невежественный народ, который никогда ничего не слышал о Дэвиде Рэнде, в панике падал ничком, когда он проносился по небу.
Всю зиму приходили новости с юга о Дэвиде. Если верить этим сообщениям, Дэвид совсем одичал. Что может быть лучше, чем парить весь длинный, залитый солнцем день над голубыми тропическими морями, бросаться вниз за появившейся над водой серебряной рыбой, собирать необыкновенные фрукты, спать ночью на высоком дереве рядом со звездами и с рассветом встречать новый день неограниченной свободы?
Снова и снова, никем не замеченный, он кружил над ночными городами, тихо паря в темноте и с любопытством всматриваясь в огромный узор разбросанных огней и сверкающих улиц, переполненных снующими туда-сюда людьми и машинами. Он не входил в эти города и не мог понять, как их жители выносят то, что они ползают по земной поверхности, задевая и толкая себе подобных. Ему было жаль, что они никогда не испытывают, хотя бы на мгновение, дикую, чистую радость полета по бесконечному синему небу.
Когда же весеннее солнце начало припекать и поднялось выше, птицы снова собрались в шумные стаи. Дэвид тоже почувствовал, как что-то тянет его на север. И он полетел туда над проснувшейся от зимней спячки землей, неустанно разрезая воздух своими могучими бронзовыми крыльями. Его небольшая смуглая фигурка безошибочно выбирала направление.
Наконец Дэвид достиг своей цели — острова, где он прожил большую часть жизни. Остров выглядел одиноким и необитаемым, в заброшенном бунгало все покрылось толстым слоем пыли, сад зарос. Дэвид остался здесь на некоторое время, засыпая на веранде, совершая ради удовольствия долгие полеты то на запад — над деревнями и покрытыми смогом городами, то на север — над неровным, разбитым волнами побережьем, то на восток — над голубым морем до тех пор, пока цветы снова начали увядать, воздух стал морозным и что-то внутри Дэвида подсказало ему: надо снова присоединяться к большой стае крылатых существ, улетающих на юг.
С севера на юг, с юга на север. Три года он беспрепятственно мигрировал, упиваясь своей свободой. За эти три года он открыл для себя горы и долины, моря и реки, шторм и штиль, голод и жажду так, как это могут знать лишь дикие звери. И за эти годы мир привык к Дэвиду и почти забыл о нем. Он был человеком с крыльями, а по мнению людей — просто уродец; больше никогда не родится подобный ему.
Третья весна явилась концом крылатой свободы Дэвида Рэнда. Как обычно он летел дрмой, на север, и, когда уже стемнело, ощутил чувство голода. В полумраке он заметил пригородный особняк с огромным фруктовым садом и огородом, спустился вниз, надеясь подкрепиться ранними ягодами. В темноте он уже почти добрался до деревьев, как вдруг раздался выстрел. Дэвид почувствовал внезапную острую боль и потерял сознание.
Когда он очнулся, то оказался в кровати в залитой солнцем комнате. С ним рядом стояли пожилой мужчина с добрым лицом, девушка и другой мужчина, похожий на врача Дэвид обнаружил повязку вокруг своей головы и заметил, что все присутствующие смотрели на него с живым интересом.
Пожилой мужчина с добрым лицом спросил:
— Вы и есть тот самый Дэвид Рэнд, юноша с крыльями? Знаете, вы просто в рубашке родились. Понимаете, мой садовник уже давно охотится за ястребом, который ворует наших цыплят. Прошлой ночью, когда в темноте вы бросились вниз, он выстрелил до того, как смог узнать вас. Одна из пуль слегка задела вашу голову.