Стрелял тоже пустотелый. По-моему, из бластера Стеньки.
Этого не могло быть никогда. Они боятся заговоренной воды, как мы — кислоты какой-нибудь.
Размышлять времени не осталось. Я, будто пожарный, стал поливать перед собой. Вдвоем с неведомым союзником мы управились быстро. Стояли на ногах только мокрые пилоты. Один пустотелый удирал в сторону оврага.
Тогда стрелок опять сделал невозможное. Крикнув «Лови!» — бросил бластер Антуану. И Антуан понял, поймал и пустился вдогонку. Оба — беглец и преследователь — скрылись за углом.
Водометчик смотрел на меня. Мы оказались друг напротив друга, словно ковбои-дуэлянты. Саша отступил ко мне. Стенька закрыл собой Ксану.
— Жми на курок, если хочешь, — предложил стрелок. — Не бойся, ничего мне не будет.
И голос знакомый. Хватит с меня на сегодня знакомых пустотелых.
Я все-таки полоснул по нему. Никакого толку.
— Убедился? — Он шагнул вперед.
И еще кое-что стало ясным. Или совсем не ясным — сегодня это синонимы.
Конечно, я его знал. Можно сказать, изнутри. Последний раз эту губастую физиономию я видел на подушке рядом с Оксаной.
— Привет, — сказал нам этот другой я. — Люди… которые играют в игры.
Сбоку послышался хрип.
На ступеньках крыльца шевелилось. Юрка-пилот. Рядом с ним были Стенька и пришедшая в себя Оксана — она уже сидела. Прибежал и довольный Антуан.
Мы подошли и склонились над Юркой. Оболочка успела здорово его переварить. Слабо двигались тоненькие руки. На Юрку было одновременно и больно, и неприятно, и жалко смотреть.
Рот издавал какой-то хрип. Мы с Ильей наклонились еще ниже, чуть не ударившись лбами.
Юрка пел. Словно старался допеть то, что не сумел, когда рвался наружу из Оболочки, спасая Оксану.
— Но тот… который во мне сидит… я вижу, решил… на таран…
Мы стояли над ним, пока он не перестал, и еще долго после этого.
Оксана вообще-то никогда не плачет. Утверждает, что и в детстве почти не плакала. А сейчас разрыдалась. Я обнял ее, а нас обоих — Илья. Саша, по-моему, тоже не выдержал. Он первым отвернулся и пошел подбирать свою одежду и пистолеты.
А потом мы возвращались домой. Шли, взявшись за руки. Я по одну сторону от Оксаны, Илья по другую. С пилотами прощались недолго. Все быстренько зарядили бластеры и разбежались по своим Оболочкам. Антуан сказал: хорошо вот Илюхе, его-то к нему сама пришла, как гора к Магомету. А я не мог скрыть гордости. Ведь если вдуматься, это нечестно: всю жизнь расти Оболочку, идеи всякие для нее придумывай, а заслуги всегда ей, а не тебе.
Ксанин бластер не нашли. Она рассказала, что едва перелезла через ограду, как ее схватили, обезоружили и усыпили, нажав на сонную артерию. Заговора воды она не знала, и оружие не могло нанести серьезный урон. У Оксаны, как выяснилось, совсем недавно произошло разделение Оболочки и пилота. Всему еще только предстоит научиться.
Не нашли мы и Стенькины шприцы. То-то будет утром радости детсадовцам. И опять пойдут гулять слухи о наркоманах. Хотя слухи могут быть и не из-за нас.
Если не считать всего этого, разошлись мы с полным боекомплектом. Пустотелые ни разу не нападали за пределами сада, но — сами понимаете. Я поделил снаряжение с Ильей.
Не знаю, правильно ли писать именно про такую ночь. Жизнь пилота — это ведь не сплошная борьба. У нас бывает много разного. Мы опять соберемся, теперь уже впятером, сами залезем на крышу, усядемся на коньке и будем смотреть на луну в полнеба. Стенька расскажет о своих новых изобретениях, Антуан — о новых играх, а я — что думаю о строении Оболочек. Только мои рассуждения им быстро надоедают. Они просто живут, даже Стенька, а я пытаюсь понять.
Например, почему так: что-то из жизни Оболочки помнишь, а что-то забываешь напрочь. Илье, наверное, тоже не понятно, зачем все наши детсадовские войны. Тем более, что днем мы и пустотелые встречаемся как ни в чем не бывало.
Однако, уверен, Юрку мы больше не встретим.
Память, она странная. Оболочка тоже ведь не помнит ночные битвы. Я обязательно прысну, сам не соображая от чего, когда Оксана попросит, надевая платье:
— Ты не застегнешь мне молнию?
Оксана, конечно, рассердится.