– Надеюсь, свадебный подарок оценят по достоинству.
Неожиданно комната и лица закружились перед глазами Филипа. Он был настолько измучен, что не мог далее выносить тягот новой жизни.
– Если позволите, – продолжал он, – я удаляюсь. У меня… впрочем, не важно. И потом, мне нужно взять плащ и шляпу. С вашего позволения…
Оба Торнтона хором заверили его, что они его отпускают. И только Дик взирал на него с любопытством, словно удивляясь.
– Вот видите, – ровным тоном заметила Хлорис. – Припадок прошел. Он снова стал самим собой.
Филип открыл дверь, вышел в коридор и осторожно закрыл дверь за собой. В коридоре было промозгло – после будуара почти холодно. Он прислонился к двери и закрыл глаза.
Интересно, что за робкое чучело вело столь нелепую жизнь в его обличье? Все можно изменить. Да, вот именно! Но стоит ли игра свеч?
Он открыл глаза. Вестибюль внизу был ярко освещен свечами, но коридоры по обе стороны от широкой лестничной площадки были погружены в полумрак. С противоположной стороны площадки на лестницу выходили три высоких сводчатых окна с широкими проемами вместо подоконников; окна были завешены парчовыми шторами.
В проеме среднего окна, между полузадернутыми шторами из бледно-желтой парчи, он заметил женскую фигурку. Она в отчаянии ломала руки, а потом, заметив его, как будто нерешительно поманила к себе.
Филип подбежал к окну – ему показалось, что прошла не секунда, а несколько минут, – и посмотрел на нее сверху вниз.
– Дженни! – прошептал он.
Глава 3. «Дженни обняла при встрече…»
Она успела переодеться – не без помощи миссис Поппет – в шелковое синее платье с белой шнуровкой по корсажу, с пышной юбкой и завышенной талией. В моду входила простота; лиф был с открытыми плечами, а довольно смелый вырез скрепляла простая брошь-камея. Фасон наряда выгодно подчеркивал полные, округлые плечи Дженнифер; в то же время перекрученные длинные, до локтей, перчатки выказывали смятение ее чувств.
Рядом, на подоконнике, валялся веер, сломанный в досаде. Совсем недавно Дженнифер плакала – лицо еще не просохло от слез. Подняв к нему искательный взгляд, она снова заломила руки.
– Нет! – выпалил Филип, видя, что она собирается заговорить.
– Что – нет?
– Вначале я должен кое-что вам сказать. Если я ошибаюсь, что вполне вероятно, можете считать меня полным сумасбродом – как и другие.
– Что вы хотели мне сказать?
– Я люблю вас, – заявил он. – По-моему, я люблю вас уже очень давно. И уверен в том, что буду любить всю жизнь.
Глаза Дженнифер снова наполнились слезами, и она протянула к нему обе руки. Филип немедленно сел рядом, сжал ее в объятиях и страстно поцеловал в губы. Она отвечала с не меньшим пылом. Обоими овладело смятение. И все же он ощутил своего рода чувство удовлетворения – он нашел ее! Впервые после блужданий среди живых теней он испытал полное умиротворение.
От полноты чувств он едва не рассмеялся в голос – так было всегда.
– Наше положение настолько странно, – заметил он, – что нелепо спрашивать, где мы встречались прежде. Нет, не смейся, я серьезно! В прошлом… то есть в будущем… то есть… Ведь мы с тобой были знакомы правда?
– Да, да, да!
– И любили друг друга?
– Еще как!
– Дженни, ты что-нибудь помнишь?
– Почти ничего. А ты?
– Совсем ничего, кроме тебя. И еще…
Вдруг ему показалось, что он сжимает в объятиях живое воплощение страха. Дженнифер поспешно отпрянула, но страх остался, хотя она тоже попыталась рассмеяться.
– Т-так глупо, – запинаясь, проговорила Дженнифер, – но я н-не могу п-перестать плакать! Миссис Поппет говорит: самое плохое в этих новомодных платьях – то, что в них нет карманов, и дамы теперь должны постоянно таскать с собой безобразную выдумку под названием ридикюль, если им нужен кошелек или носовой платок. А у меня нет даже носового платка!
Филип вытащил носовой платок из кармана и с улыбкой отер ей глаза и щеки. Но она словно окаменела и не ответила на его улыбку; она смотрела на него так, будто он может вот-вот исчезнуть.
– Что такое, Дженни? Прекрати! Что тебя так тревожит?
– Помнишь последнюю нашу встречу?
– Н-нет.
– Вспоминай! Прошу тебя! Напряги память!
Она махнула рукой в сторону высокого сводчатого окна у них за спиной, с мелкорешетчатыми прямоугольными переплетами, выкрашенными в белый цвет. По стеклу неустанно барабанил апрельский дождик.
– Шел дождь, – прошептала она, впиваясь в него взглядом. – И улица… по-моему, там были какие-то ступеньки. Они… или оно… что-то ужасное собиралось схватить тебя и погубить. Ты поцеловал меня – как сейчас. А я сказала…
Вдруг нахлынуло воспоминание – или тень воспоминания. Серые глаза под длинными черными ресницами смотрели прямо перед собой.
– О боже! – сказала Дженни. – Во всем виновата я – я!
– Дженни, перестань нести чушь! Придвинься ближе ко мне!
– Но я действительно виновата… Я закричала и сказала: «О, если бы только нас унесло отсюда! Если бы мы могли перенестись на сто пятьдесят лет назад и забыть обо всем!» Фил, поверь мне. У меня не припадок белой горячки. Потому что сразу после тех слов у меня в голове вдруг зазвучал тоненький голосок: «Переносись куда хочешь – какая разница? Произойдет то же самое».
Потом словно грянул гром – у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. В следующий миг я сидела в этом доме у камина в комнате, которую никогда раньше не видела. Прошло немало времени, прежде чем я во всем разобралась, но теперь все стало ясно… Неужели ты ничего не понимаешь, милый? Не знаю, что с нами стряслось – нас постигла кара за грехи или кто-то исполнил мое желание, чтобы мы усвоили некий урок. Нас перенесли во времени – как я и просила! Нам позволили сохранить лишь крохи, частицы воспоминаний. Мы должны разыграть ту же ужасную пьесу, как и в той, другой жизни. Только… неизвестно, что нас ждет.
Оба долго молчали.
Внизу, в вестибюле, плясали на сквозняке призрачные огоньки свечей. Вот по мраморному полу зашаркали подошвы – по вестибюлю шел лакей в бело-синей ливрее. Он зачем-то открыл парадную дверь, высунул голову наружу и огляделся по сторонам.
Перед глазами Филипа и Дженнифер открылась Хилл-стрит, какую они не знали в своей прошлой жизни: сейчас это была тихая, можно сказать, загородная улица, обсаженная деревьями, с булыжной мостовой и тумбами коновязи, мокрыми от дождя.
Лакей с глухим стуком захлопнул дверь и ушел. Душой Филип Клаверинг, граф Гленарвон, понимал: Дженнифер говорит правду. Однако ему совсем не было страшно.
– То же самое? – переспросил он, вставая и глядя вниз, на лестницу.
– Да! «Они» будут гнаться за тобой и наконец схватят!
– Кто такие «они»?
– Не помню. Я только знаю, что нам нужно говорить и действовать с осторожностью. И…
Человеческая натура не меняется. Именно Дженнифер, вечно верная Дженнифер, подняла сломанный веер, еще раз переломила его и отшвырнула в сторону. Уголки губ горестно опустились, в ласковых глазах стояли слезы.
– Фил, был ли ты женат в другой жизни? Я не помню. А может, мы с тобой были женаты? Хотелось бы мне знать! Сейчас у тебя есть жена – Хлорис. Даже я не могу не признать: она настоящая красавица. Вы с ней… – Дженнифер спохватилась и замолчала, однако Филип догадался, о чем она хотела спросить.
– Нет. – Он покачал головой. – Та женщина внушает мне сильнейшую антипатию.
– Но ты живешь с ней.
– Полагаю, да – в некотором роде. Кстати, раз уж речь зашла о браке… Я не имею права возмущаться по поводу твоей предстоящей свадьбы с молодым Диком Торнтоном. Однако…
– По-твоему, – возмущенным шепотом перебила его Дженнифер, – мне было что-то известно еще полчаса тому назад?
– Полчаса?!
– Никакой шкатулки я не забывала. Когда мы с тобой столкнулись на лестнице, на самом деле я бежала к себе в спальню, чтобы расспросить миссис Поппет о моем прошлом. Она и поведала мне о предстоящей свадьбе – и даже прослезилась от радости. Меня ведь и привезли в Лондон главным образом для того, чтобы подыскать мне подходящего жениха. Все устроил полковник Торнтон вместе с леди Олдхем – они получат комиссионные из моего приданого.