392
узкого спектра промышленности, как в любой экономике чрезвычайного положения, экономике войны. Ограниченность такой системы сказалась не только в развале легкой промышленности и сельского хозяйства, но далее такие основные отрасли, как производство стали, угля, нефти, фактически перестали расти после 1937 года. Причины этого в ликвидации огромного процента действительно опытных инженеров и в боязни проявлять инициативу, быть в чем-то заметным, выдающимся. К примеру, в концлагерях сидели и авиаконструктор Туполев, и отец советской ракеты и спутника Королев.
Чтобы понять логику коммунистического террора вообще и особенно чисток 1930-х годов, надо иметь ввиду, что это был террор не карательный, а превентивный — террор уничтожения или по крайней мере обезвреживания групп населения, которые по тем или иным признакам могли быть или стать когда-то врагами правящей системы. Следовательно, под нож чисток попадали прежде всего группы идеологического характера или достаточно организованного типа, чтобы в потенции представлять какую-то опасность режиму. В 1936 году начались показательные процессы коммунистов. 15 августа было объявлено, что НКВД раскрыло троцкистско-зиновьевский заговор, якобы ставивший своей целью убийство Сталина и других советских руководителей, и что именно эта группа убила Кирова. В тот же день «Правда», не дожидаясь определения суда, объявила их врагами народа, пойманными с поличным, и что их ждет единственно возможный приговор — смертная казнь. Во главе 16 подсудимых были Каменев и Зиновьев. Заочно к смертной казни на этом процессе были приговорены также Троцкий и его сын. В ходе следствия, по-видимому, с применением пыток, роли были распределены: кто из подсудимых «собирался убить» Сталина, кто Кагановича и т.д. Одновременно по стране проводились митинги «протеста трудящихся», которые требовали убить немедленно «предателей, подлых агентов дьявольского фашизма» и т.д. Интересно, что среди деятелей, якобы намеченных к убийству, были названы Коссиор и Постышев, которые станут жертвами другого показательного процесса через два года.
Процесс 1936 года шел еще под руководством
393
главы НКВД Ягоды, который через год падет жертвой своего преемника — Ежова, от имени которого произошло имя нарицательное «ежовщина», когда террор и самые жуткие пытки превзошли все, бывшее до того. Однако после еще двух громких процессов в Москве, закончившихся расстрелами Бухарина, Радека, Рыкова, Ягоды и еще нескольких десятков старых большевиков, и аналогичных процессов или просто тайных расстрелов ведущих коммунистов, Сталин решил попридержать вожжи. Было объявлено, что в чистках произошел перегиб. Кое-кто из заключенных был выпущен, многим сократили срока. Интересно, что, хотя на периферии шла не менее жестокая чистка с массовыми расстрелами и ссылками, показательные процессы не были распространены на расправы областного масштаба. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» думает, что этого не произошло по той причине, что для самооклеветания в виде лживых, заданных следствием «исповедей» требуется особый тип фанатика, преданного идее, во имя успеха которой он готов погибнуть, руководствуясь марксовым историческим детерминизмом — верой, что победитель является исполнителем законов истории. Таким диалектическим мышлением были пропитаны старые большевики и такие теоретики марксизма, как Бухарин и пр. На областном уровне таких фанатиков не нашлось. Солженицын приводит пример бывшего секретаря одного из обкомов, Власова, которого он встретил в концлагере. В области предполагалось провести показательный процесс, центральной фигурой которого должен был быть этот Власов. Его арестовали, бесчеловечно пытали, но не смогли заставить играть ту роль, которая ему была задана. В лагерь его отправили, но процесс был им сорван. Солженицын думает, что на провинциальном уровне Власов был не единичной фигурой и что именно прагматизм таких Власовых и отсутствие у них слепой веры в коммунизм предотвратили расширение показательных процессов на всю страну и привели к их сворачиванию после трех московских процессов.