Так, в результате сталинского самообольщения нападение Германии на рассвете 22 июня 1941 года стало действительно неожиданностью. Даже в приграничных войсковых частях, впервые за много недель солдатам было разрешено спать раздетыми, а офицеры, имевшие семьи и знакомых, ночевали в ту субботу-воскресенье вне казарм. Характерно, что в первом официальном советском заявлении о начале войны нападение было названо вероломным. Значит, вера была — вера Сталина в Гитлера как надежного союзника, хозяина своей страны, неподверженного тем колебаниям, которые характерны для всяких демократий, где правители вынуждены менять политику в соответствии с победой тех или иных партий, изменения настроений в народе и пр. Сталин, который никому не верил, физически уничтожал не только верных коммунистов, но и почти всех своих родственников, верил Гитлеру, чувствуя в нем человека «сделанного из того же теста», что и он сам.
К колоссальной вине Сталина в катастрофическом отступлении советских войск в 1941 году стоит добавить еще некоторые черты странной, фактически предательской его политики между 1939 и 1941 годами. Так, по советской границе 1939 года шла полоса оборонительных укреплений от Балтики до Черного моря, которая, по мнению экспертов, во
407
много раз превосходила по своей неприступности линию Маннергейма, взятие которой обошлось советским войскам в 1940 году в полмиллиона жизней. Так вот, вскоре после присоединения Западных Украины и Белоруссии и перемещения советской западной границы на 200—300 километров на запад Сталин приказывает взорвать и уничтожить эту линию обороны. Только в начале 1941 года начинается строительство оборонительной системы вдоль новой границы. Конечно, в момент немецкого нападения она находилась в зачаточном состоянии. А беспечность советского командования благодаря категорическим заверения ТАСС, что никакой военной угрозы со стороны «нашего германского союзника» нет, была такой, что ни один мост через пограничную реку Буг не был заминирован, и немецкие танки беспрепятственно на полной скорости двигались на восток. Если бы старые укрепления не были взорваны, они непременно задержали бы наступление немцев на достаточный срок, который дал бы время советским вооруженным силам перегруппироваться и привести свои войска в надлежащий боеспособный порядок. Что касается чисток 1938 года, то они не только физически уничтожили почти весь командный состав, но даже военная стратегия Тухачевского была объявлена предательской, и Сталин приказал перестроить войска по модели войны 1914 года, в которой моторизованные войсковые единицы служили лишь приложением к пехотным частям, в то время как модель Тухачевского опиралась на большие самостоятельные моторизованные соединения — танковые, бронетранспортерные и пр., — и на быструю маневренность, мобильность военных операций. Только в начале 1941 года Сталин отдал приказ о восстановлении этой стратегии. К июню 1941 года вдоль границы с Германией шла соответствующая перестройка вооруженных сил. В результате в момент нападения большинство самолетов были на приколе или в ангарах при строящихся аэродромах приграничной полосы; большинство танков, бронетранспортеров и пушек находились на железнодорожных площадках в ходе переброски с места на место. В итоге, как пишет Григоренко, в первые несколько дней войны немцами было уничтожено до 90% советских самолетов (большинство из них даже не успело
408
подняться в воздух), и в течение первых двух-трех недель было уничтожено или захвачено немцами до 90% танков. Конечно, расплачиваться за это пришлось не Сталину, а генералам. Первым был расстрелян генерал Павлов, командовавший войсками Западного приграничного военного округа. Он и около десятка других генералов, расстрелянных в первый год войны, явились козлами отпущения за сталинские нерадивость, маниакальное недоверие и кровавые чистки, унесшие жизни лучших командармов.
Вернемся теперь к вопросу о целесообразности сталинской системы, его пятилеток, его индустриального «чуда». Напомним, что накануне перехода к сталинской модели индустриализации, в последние 2-3 года НЭПа, шел ожесточенный спор о методах индустриализации между «левыми», на чью сторону в те годы перекинулся Сталин, взявший на вооружение фактически модель Троцкого—Преображенского, и «правыми», представляемыми Бухариным. Напомним, что Бухарин предлагал фактически столыпинскую модель индустриализации: вывозить сырье и зерно, платя крестьянам достаточно привлекательные деньги за производимую ими продукцию, чтобы стимулировать у них стремление к максимальным посевам и модернизации фермерского дела, ввозя за русское сырье машины с Запада, в том числе и сельхозмашины, цены на которые должны быть доступны крестьянам. Сталин тогда, пользуясь временным разрывом дипломатических отношений с Англией, который он интерпретировал как неизбежность близкой войны, заявлял, что у Советского Союза нет времени на такое постепенное развитие промышленности, он находится во вражеском окружении, и ему необходимы бешенные темпы развития тяжелой промышленности (читай: военной), чтобы быть готовыми к отражению врага. Как мы знаем, «успех» пятилеток был очень относительным, ибо шел за счет террора, страшного понижения уровня жизни в 1930-е годы, голода, разрушения сельского хозяйства и легкой промышленности. И поскольку это была типичная экономика военного времени, способная производить лишь очень ограниченный ассортимент продукции, к 1938 году сталинское «чудо» захлебнулось: рост производства стали, угля, добычи нефти застопорился, и даже началось количественное